**Перерождение Ларисы**
Лариса замерла у окна, наблюдая, как дождь барабанит по мостовой Екатеринбурга. «Нам нужно пожить отдельно» — фраза её мужа Дмитрия всё ещё висела в воздухе, будто отзвук далёкого грома. На подоконнике стояла кружка с ромашковым чаем — уже третья за вечер. Старая привычка: заваривать чай, когда нервы сдают.
«Нам нужно пожить отдельно» — повторил он так же буднично, как если бы говорил: «Суп недосолен» или «Когда ты уберёшь свои книги с балкона?»
В комнате жужжал старенький телевизор, купленный на первую годовщину свадьбы. Тогда они спорили: она хотела компактный, а он — «солидный» с огромным экраном. Теперь телевизор просто фонил, как и их жизнь — монотонно, предсказуемо, безрадостно. Лариса поправила воротник синего свитера — такого же неприметного, как и всё в её гардеробе.
Четырнадцать лет. Утренний чай для него — ровно в семь, без сахара, с лимоном. Рубашки — выглаженные до блеска. Кроссовки — выставленные в ряд у двери. Пельмени — каждую субботу, потому что «так принято».
Она вспомнила, как они познакомились на дне рождения у друзей. Он подошёл, улыбнувшись: «Девушка в красном платье, можно пригласить вас на танец?» Тогда она ещё носила яркие цвета и смеялась громко, не прикрывая рот ладонью.
— Лара, ты слушаешь? — голос Дмитрия вернул её в реальность. — Мне нужно время. Пространство. Чтобы разобраться.
Она кивнула, разглядывая трещину в углу потолка — тонкую, едва заметную. Пять лет собирались затеять ремонт, но Дмитрий всегда отмахивался: то «денег нет», то «не сезон», то «давай после Нового года».
— Возьму квартиру на Куйбышева, — сказал он, постукивая пальцами по крышке ноутбука. — Буду забирать вещи. И… может, так будет лучше?
«Лучше». Она отметила это слово. Всегда «нам», «мы», но решал он один.
— Хорошо, — её голос звучал ровно, будто она соглашалась на чай без сахара.
— Хорошо? — Дмитрий нахмурился. Ожидал слёз, истерики, чего угодно, но не этого. — То есть… всё?
— Да, — она сделала глоток остывшего чая. — Когда переезжаешь?
Он замешкался, глядя на неё с непонятной растерянностью. Потом пожал плечами:
— В воскресенье. Риелтор уже подобрал варианты.
«Значит, готовился заранее», — промелькнуло у неё в голове, но вслух она ничего не сказала.
Вечером, собирая его вещи, она натыкалась на осколки их совместной жизни. Вот галстук в подарок на десятилетие свадьбы. Вот запонки от его матери. Старый ежедневник. В нём — список её «недостатков», выведенный аккуратным почерком: «слишком мечтательная, забывает выключать свет, плохо жарит котлеты…»
Список попался ей случайно несколько месяцев назад. Тогда она проплакала всю ночь. А утром встала и приготовила его любимые сырники — «с хрустящей корочкой».
Теперь, складывая его футболки в коробку, она ощущала странное облегчение. Будто с каждым сложенным свитером воздух в квартире становился свежее, а камень на душе — легче.
— Зайду в среду за кроссовками, — бросил Дмитрий, стоя на пороге с чемоданом. — И поливай кактус. Мама его обожает.
Она кивнула. Кактус — подарок свекрови. Лариса его терпеть не могла: колючий, нелепый, вечно собирающий пыль. Но поливала, переставляла, ухаживала — всё, как велела Галина Петровна. Сейчас, глядя, как Дмитрий проверяет карманы — кошелёк, ключи, телефон, — она думала только об этом кактусе.
— И… не переживай, — добавил он с привычной снисходительной улыбкой. — Заняться надо чем-то. Может, на курсы кройки запишешься? Или вязания.
Дверь захлопнулась. В прихожей остался запах его одеколона — резкий, с нотками дуба. Тот самый, что она дарила ему каждый год, потому что «зачем менять, если нравится».
Лариса медленно выдохнула, прислонившись к стене. Внутри было пусто. Не больно, не страшно — просто пусто. И тихо. Невыносимо тихо.
Она включила свет в гостиной и остановилась у книжной полки. На кухне тикали часы, но теперь их звук казался другим — не раздражающим, а просто отмечающим время. Её время.
Первые дни Лариса просто отсыпалась. Приходила с работы, падала на диван и спала до рассвета. Будто тело наконец получило право остановиться, вырваться из бесконечной гонки за чужими ожиданиями.
В четверг позвонила подруга Наташа:
— Ларис, ты пропала! Давай в кафешку?
— Не могу, — начала было Лариса и вдруг замолчала. Почему не может? Никто не ждёт её дома с вопросами «где шлялась?» или «опять на кофе потратилась?»
Через час они сидели в уютном кафе, грея ладони о чашки капучино. Наташа рассказывала о новой работе, а перед Ларисой стоял кусок чизкейка — сладкий, калорийный, совершенно бесполезный с точки зрения «здорового питания».
— Ты какая-то… другая, — заметила Наташа. — Усталая, но спокойная?
Лариса пожала плечами:
— Дима ушёл. Хочет пожить отдельно.
— И как ты?
— Странно. Будто в невесомости. Знаешь, как в самолёте при турбулентности — и страшно, и захватывающе.
Вернувшись домой, она впервые ощутила тишину — не давящую, а уютную. Никто не ворчал на её покупки, не вздыхал над открытым ноутбуком, не требовал «расскажи, как день прошёл», чтобы тут же перебить своими историями.
В субботу она проснулась в полдень. Не в шесть утра, чтобы сварить «правильную» овсянку. Просто в двенадцать — потому что захотелось. Заварила растворимый кофе, который Дмитрий называл «отравой», и вышла на балкон.
Весна захватила Екатеринбург. Двор пестрел детскими колясками, велосипедами, смехом. Где-то играла гитара.
Позвонили из управляющей компании:
— Лариса Олеговна? Вы заявку оставляли. У вас в ванной течёт кран? Сантехник может подойти.
Раньше она бы сказала: «Я мужа спроОна закрыла глаза, вдохнула влажный весенний воздух и поняла — больше не боится оставаться одна, ведь впервые за долгие годы рядом была самая важная женщина в её жизни — она сама.
