**Тени прошлого, шаги к свободе**
Стоя у окна, я наблюдал, как Лидия замерла, глядя на мокрые улицы Нижнего Новгорода. Дождь размывал следы на асфальте, словно стирая прошлое. «Нам нужно поговорить», – её слова висели в воздухе, как осколки разбитого зеркала. На столе дымилась чашка чая с лимоном – уже третья за вечер. Старая привычка: заваривать чай, когда сердце ноет.
Она вернулась домой, и каждый её шаг отдавался в моей груди. В комнате горел экран ноутбука, отбрасывая синеватые блики на стены. Лидия глубоко вздохнула, собираясь с духом.
– Нам нужно поговорить, – повторила она. Голос дрожал, но в нём слышалась сталь.
Я оторвался от работы, взгляд скользнул по ней с лёгким раздражением.
– Что-то случилось? – спросил я, чуя недоброе.
Она помолчала, будто проверяя, хватит ли сил.
– Я подала на развод, – выдохнула она, следя за тем, как меняется моё лицо.
Я застыл, потом криво улыбнулся, будто это была шутка.
– Серьёзно? Из-за того, что мама тебя покритиковала? – в голосе прозвучало издевка.
– Нет, – резко отрезала Лидия. – Из-за тебя. Из-за твоей семьи. Из-за ваших «устоев».
– Устоев? – я нахмурился. – Каких ещё устоев?
* * *
Лидия сидела на кухне, вдыхая горький аромат кофе. В голове – карусель воспоминаний о пяти годах брака. Наша квартира в центре Нижнего, когда-то уютная, теперь казалась чужой, пропитанной чужими правилами. Всё изменилось, когда она стала не просто моей женой, а частью семьи, где заправляла мать – Валентина Семёновна.
Сначала Лидия верила в лучшее. Я казался ей идеалом: заботливый, с мягкой улыбкой, готовый поддержать. Мы мечтали о будущем, о путешествиях, о детях.
Первые месяцы жили в съёмной однушке, полной смеха и планов. Но мать настояла: «Переезжайте ко мне, сэкономите». Это стало роковой ошибкой. Потом купили квартиру – маленькую, но свою. Вместе выбирали обои, мебель, казалось, всё наладится. Но тень матери нависла над нами.
Первая встреча прошла спокойно. Мать была сдержанна, но в её взгляде Лидия уловила холод – будто её уже оценили и вынесли приговор.
– Лидия, у нас в семье свои порядки, – сказала мать за ужином, наливая чай. – Женщина – хранительница очага. На праздники готовим сами. Я даже на вашу свадьбу всё организовала. Мужчина не должен париться о быте – это не его дело.
Лидия кивнула, скрывая недоумение. Тогда эти слова казались просто старомодными, частью семейной истории. Она даже почувствовала тепло – хотела вписаться, поддержать традиции. Но ещё не знала, что эти «порядки» станут её тюрьмой.
Первое застолье прошло неплохо. Лидия весь день стряпала по маминым рецептам. Я помогал – резал овощи, шутил. Мать похвалила её, но в голосе звучало: «Неплохо, но могло быть лучше».
С каждым праздником обязанностей прибавлялось. Мать уже не советовала, а требовала, чтобы Лидия готовила не только на торжества, но и на простые ужины. Это стало долгом, от которого нельзя было отказаться.
Лидия пыталась достучаться до меня:
– Я понимаю, это ваша семья, но это перебор, – сказала она однажды, вытирая руки после готовки. – У меня работа, проекты, я не могу жить у плиты.
Я отмахнулся:
– Лид, это же семья. Традиции надо уважать. Мама так привыкла. Не принимай близко к сердцу.
– Но почему я должна тащить это всё? – настаивала она.
– Ты преувеличиваешь, – буркнул я, уткнувшись в телефон. – Мама есть мама.
Я не видел, как она сгорает. Для меня её роль была ясна: быть хозяйкой, как мать. Я не замечал, как её гнетут.
Шли месяцы, становилось хуже. Мать звонила в любое время, требуя, чтобы Лидия готовила для гостей, даже после работы. Каждое требование давило сильнее, а я твердил:
– Мама хочет, чтобы ты была хорошей женой. Потерпи, привыкнет.
Но ничего не менялось. Мать цеплялась к мелочам: то салат не так нарезан, то пирог «не такой». Лидия чувствовала себя прислугой, а не членом семьи.
Всё рухнуло в день рождения матери. Лидия готовила с утра, старалась угодить. Устала, но надеялась, что сегодня обойдётся без упрёков. За столом мать громко заявила:
– Лидия, это что за плов? Перца переборщила? Я же говорила – специи класть умеренно. Ты вечно что-то путаешь.
Тишина. Гости переглянулись, но промолчали. Я опустил глаза в тарелку.
Лидия застыла, чувствуя, как лицо горит. Руки дрожали, но она сдержалась.
Вечером она попыталась поговорить:
– Почему ты молчал? – спросила она, стоя в дверях. – Она унизила меня при всех.
Я пожал плечами:
– Ты знаешь маму, она строгая. Не хотела обидеть. ПроТогда она поняла – свобода стоит дороже, чем любые узы.
