12 мая 2024 года.
Стою у окна, смотрю на широкую гладь Камы, а в грузи — пустота, будто кто-то выскреб сердце лопатой. Живу в тихом уездном городке Елабуге, где все друг друга знают, где раньше семья была крепостью. Но моя дочь, Галина, эту крепость развалила одним махом. Год назад перестала ей помогать — и словно перестала существовать. Уже двенадцать месяцев не вижу внука Сашеньку. Будто не я его на руках носила, не я ночами не спала, когда у него зубы резались.
Всю жизнь горбом зарабатывала, чтобы Гале хоть немного легче было, чем мне. Растила её одна — муж, небось, ещё в лихие девяностые к чёртовой матери сбежал, оставив долгов на круглую сумму. Я и уборщицей мела, и на заводе в три смены стояла, а потом в Питер подалась — мыла там полы в офисах, нянчила чужих детей, лишь бы дочке гостинцы присылать. К пятидесяти хоть устроилась в контору здесь, в Елабуге, и до пенсии вкалывала. Всё для неё. В доме всегда было мясо на столе, а Галя щеголяла в новых турецких кофтах, ездила на каникулы в Анапу. Я себе даже на ботинки новые жалела — лишь бы у неё всего хватало.
Пока я в Питере мыкалась, Галя жила с бабушкой и дедом. Приезжала редко — только три раза за пять лет, но деньги шли исправно. Когда бабушка умерла, оставила нам старую хатку — я вложила в ремонт последние сбережения. Вернулась — а Галя уже в школе. Грызла себя за пропущенные годы: водила её в цирк, покупала книги, расспрашивала, кем хочет стать. Казалось, между нами тепло, что она понимает, как я старалась. Ох, как же я заблуждалась…
Когда Галя выскочила замуж за Игоря, у неё уже была свою двушка — я купила ей жильё, пока она в Казани училась. После смерти родителей перебралась в их дом, а свою квартиру сдавала — хоть какая-то копейка. Игорь работал через раз — то грузчиком, то на стройке, и я, конечно, взяла их под опеку.
Таскала им сумки с едой, обновки, игрушки для Саши. Всё купила сама — от кроватки до распашонок. Родня Игоря только руками разводила: «Сами нарожали — пусть сами и выкручиваются». А я ведь помнила, как это — считать каждую копейку. Не хотела, чтобы Галя так же мучилась.
Каждую неделю навещала их. Галя с Сашенькой иногда приезжали — пироги пекли, по набережной гуляли. Игорь, правда, косился, но молчал. Не лезла в их дела — раз дочь его выбрала, значит, так надо.
После декрета Галя устроилась бухгалтером, Саша в сад пошёл — вроде жизнь наладилась. Но я всё равно помогала — привыкла. А потом пенсия подкралась незаметно. Могла уйти раньше, но держалась за работу — кто же лишние пять тысяч откажется? Да и без дела сидеть не умею. Но потом кризис грянул, фирму тряхнуло — меня и попросили. Возраст, мол, не тот.
Честно предупредила Галю: «Доченька, теперь я на пенсии, но могу Сашеньку из садика забирать, с ним гулять». Она кивнула, улыбнулась… и пропала.
Теперь её не дозовёшься. Звоню — в ответ: «Мам, не сейчас, позже». Позже — значит никогда. Дни рождения? Сухое «спасибо» в трубку. Даже на Сашины именины не позвала. Пару раз сама приходила —
