Бывший муж кинул меня с ребёнком и долгами. Я выкарабкалась. Но теперь его мать нытьём пытается склеить обратно нашу «семью» ради внука.
Ну и наглость же, ей-богу! Три года — ни звонка, ни смски, даже на день рождения Вовки открытку не прислала. А тут вдруг явилась — с пирогами, слёзками и мольбами: «Прости моего мальчика, дитю отец нужен!» Где ж вы были, бабушка, когда я в съёмной однушке с младенцем на руках сутками шила на дому, чтобы хоть как-то закрыть долги вашего «гения»?
В двадцать лет я выскочила замуж за Серёжку. Красавчик, душка, речи лились как мёд — про виллу в Сочи, про бизнес «на миллион», про счастливую жизнь. Реальность? Диван, пиво, бесконечные «стартапы», которые так и остались скетчами в его блокноте. Я таскала подработки в трёх местах, брала кредиты, а он мне: «Ты меня не ценишь! Ты в мои идеи не веришь!»
Свекровь свято верила, что её сын — непризнанный гений. «Он же у тебя не банальный офисный планктон, а мыслитель!» — умилялась она. А когда я просила его хоть дворником устроиться, получала в ответ: «Ты меня в рамки загоняешь!»
В итоге он сам свалил. Оставил мне сына, долги по микрозаймам и пустую карту. Я не ползала за ним. Засучила рукава, переехала к родителям в их «хрущёвку», засела за швейную машинку. Два года — и долги закрыты. Потом взяла ипотеку на малогабаритку. Теперь у нас свой угол: скромно, но без тревоги.
Вовке шесть. Ходит в сад, обожает конструктор, смеётся. У нас всё в порядке.
И тут — бац! — звонок. Голос мёдом намазан: «Можно внученька навестить? Пирожков привезу!» Ну ладно, пусть. Пришла, поюлила вокруг Вовки десять минут, а потом как давай лить: «Серёжа страдает, но гордый… Вовка без папы — неполная семья… Ты первая должна руку протянуть!»
Я порылась в соцсетях. Оказалось, её «страдалец» после очередной пассии вернулся к маме в панельную двушку. Без работы, с бутылкой. И теперь ей удобнее, чтоб он ко мне пристроился.
Посмотрела я ей в глаза и чётко сказала:
— Вовка сыт, одет, любим. А я больше не та дурочка, что верит в сказки. Хотите видеться — приходите. Но ваш сын — прошлая жизнь.
Ушла, фыркая. Теперь шлёт голосовые: «Прости, семья — это свято!» Я простила. Но дверь закрыла навсегда.
