Двойная жизнь: фальшивый свет
Кто такая жена? Тысячи русских баб знают ответ. Это та, которую мужчина когда-то назвал своей — может, по любви, может, по привычке. Татьяна ещё хранит следы былой красоты, но годы, кухня, уроки дочери и очереди в поликлинику сделали своё дело. На ней — весь дом: пельмени к его приходу, стирка школьной формы, вызов сантехника в пять утра. Она вечно измотана, а счастливые глаза теперь — как забытый Новый год в мае. Иногда кричит, чаще молчит, но каждый вечер ждёт его, хоть и догадывается, где он шатался.
А любовница? Алёнка, с модным маникюром и смехом под «Яндекс.Музыку». Никаких детских соплей, ипотек и скрипучих батарей. Её мир — это коктейли, салоны и его кошелёк, который она считает своим. С ней Игорь — снова двадцатилетний мальчишка, а не офисный завхоз. Их встречи — как приключение: то съёмная хрущёвка, то кальянная у метро. Она — его понт перед друзьями, живой энергетик от рутины.
Конечно, это шаблон, но он работает. Жена и любовница — как борщ и роллы: одно для дома, другое — чтобы похвастаться. Понятно, почему Игорь клюнул на юбку помоложе. Но почему не уходит, если так счастлив? Зачем резать Татьяне душу, приползая под утро?
Потому что ему хорошо. Дома — тёплый суп, чистые носки и дочь, которая верит, что папа «на работе». Это его крепость, где он — царь. Алёнка же — просто сахарок, который тает во рту, не оставляя счёта. Идеальный расклад: в одной руке — стабильность, в другой — кайф. Зачем рушить?
Но есть подвох. Алёнка, став законной, быстро превратится в новую Таню. Начнёт ныть про свадьбу, кричать из-за немытой чашки. Она уже тянет с него «Ладу» в кредит — а там и алименты не за горами. Игорь не дурак: зачем менять старую кастрюлю на новую, если обе одинаково скрипят?
И главное — дочь. Уйти — значит видеть Лизку только по выходным, платить треть зарплаты, слушать «ты нам больше не папа». Русские мужики могут забыть жену, но не ребёнка. Гулять — да, но чтобы лишиться права читать на ночь сказку? Нет уж.
Вот и крутится Игорь, как белка в колесе. Татьяна, стиснув зубы, варит ему борщ, пряча слёзы от Лизки. Её сердце рвётся, но рот молчит — ради ребёнка. А он, пахнущий дешёвыми дуА утро всё равно наступит — с детским смехом, скандалом соседей за стеной и осознанием, что эта игра в счастливую семью давно стала тюрьмой без решёток.
