Непрошеная, но теперь своя
Старшая дочь, Елизавета, устроила настоящий суд над чужой в их доме. Злая, озлобленная на весь свет, с колючим языком и тяжелым взглядом, к тридцати годам она стала грозой для всех мужчин. Ни браком, ни жизнью не довольна, а потому, когда брат привел в дом жену, первая обрушилась на неё:
— Чужая.
И сказала это так, будто плюнула.
Младшая сестра, полненькая и веселая Дарья, фыркнула в ладонь. Мать промолчала, но по сжатым губам и суровому взгляду было ясно: невестка ей тоже не по нраву. Да и что тут могло радовать? Единственный сын, надежда семьи, вернулся из армии — не с деньгами, не с удачей, а с женой. Женой без роду, без племени, без гроша за душой. Ходили слухи, будто из детдома, а то и по чужим углам скиталась. Что-то он скрывал. Отшучивался:
— Всё наживём, мать, не переживай.
Но разве тут до шуток? А вдруг воровка? Или, не дай Бог, мошенница? Нынче таких развелось видимо-невидимо.
С той самой поры Антонина Семёновна — так звали мать — и сон потеряла. Лежала ночами, глаза не смыкая, прислушивалась — не шаркает ли «чужая» по сундукам. А дочери ещё и подначивали:
— Спрячь, мать, ценности подальше. Шубы, кольца. А то проснёмся — и пропало всё.
Степана они изводили:
— Кого ты в дом приволок? Без роду, без клана. Ни лица, ни звания!
Но жить пришлось всем вместе. Дом у Антонины был крепкий, хозяйство — немалое: огород на тридцать соток, свиньи, куры — не счесть. Работы хватало на троих.
А Шурочка — так звали невестку — не роптала. И в огороде, и со скотиной, и на кухне — всё делала молча, старательно, с почтением к хозяйке.
Но Антонине всё было не так. Материнское сердце не оттаивало. В первый же день она холодно сказала:
— Зови меня по имени-отчеству. Дочерей у меня хватает. А ты — чужая.
С тех пор Шурочка так и звала её. А Антонина в ответ — ни по имени, ни ласково. Просто:
— Сделай то-то.
И всё.
Золовки не давали ей покоя. Слово не так — и тут же в спину:
— Гляди, опять к шкафу подбирается!
Антонина иногда их осаживала — не из жалости к Шурочке, а ради порядка. Девка и правда оказалась работящей. Всё на себе тянула. И как ни боролась Антонина с чувствами — сердце поддавалось.
Может, и вышло бы всё хорошо, но Степан запил.
Не выдержал мужского позора — мать с сестрами твердили: «На ком женился?» А тут ещё и Елизавета подлила масла в огонь: познакомила с подругой. Началось. Всё чаще стал пропадать.
Золовки злорадствовали:
— Вот и чужая скоро сама уйдёт.
Шурочка словно съёжилась, взгляд потух. Но держалась.
А потом — как гром среди ясного неба: она беременна. А Степан требует развод.
— Не бывать этому, — сказала мать. — Не я тебе жену выбирала, но раз женился — живи! Хочешь уйти — убирайся. А Шура останется.
Впервые за годы Антонина назвала её по имени. Сестры онемели.
Степан взбесился:
— Я мужчина, мне решать!
А мать в ответ:
— Мужчина? Ты пока только в штанах ходишь. Мужчиной станешь, когда детей вырастишь, ума им дашь.
Степан хлопнул дверью. А Шурочка осталась. И родила девочку — Анфису.
Когда мать услышала имя — не сказала ни слова, только глаза завлажнили.
Степан домой не вернулся. А внучку Антонина полюбила. Дарила подарки, покупала сладости. Шурочке — ни упрёка. Но и прощения — тоже.
Прошло десять лет. Дочери вышли замуж, дом опустел. Остались: Антонина, Шурочка и Анфиса.
Степан уехал на Урал, а за Шурочкой стал ухаживать военный — серьёзный, вдовец, с квартирой. Она отказала — неловко перед свекровью.
А он — не промах: сам пришёл.
— Люблю Шуру, жить без неё не могу.
Антонина выслушала:
— Любишь — живите. Но Анфису по чужим углам не таскайте. Живите здесь.
Соседи в шоке:
— Да она с ума сошла! Сына выгнала, а чужую с мужчиной в дом пустила!
Антонина молчала. Ни с кем не обсуждала. Гордая, степенная.
Шурочка родила вторую — Марину. И Антонина души не чаяла во внучках. Хотя… Марина ей кем приходилась? Никем. А сердце — не камень.
Но беда пришла без спроса. Шурочка тяжело заболела. Муж сник, запил. А Антонина — сняла все сбережения, повезла её по больницам. Не спасли.
Утром Шурочке стало легче, попросила бульона. Антонина зарубила курицу, сварила.
А Шурочка не смогла есть. Заплакала. И Антонина — впервые — тоже.
— Что ж ты уходишь, когда я только полюбила тебя?..
Вытерла слёзы:
— За детей не бойся. Не дам в обиду.
Шурочка умерла. Антонина осталась с внучками.
Прошло ещё десять лет. Анфису выдавали замуж. Пришли Елизавета с Дарьей. Постаревшие, бездетные.
Степан тоже объявился. Жена бросила, сам — с перепоя.
Увидел дочь — красавицу.
— Не думал, что у меня такая…
А как узнал, что она зовёт другого отцом, вспылил:
— Это ты во всём виновата, мать! Чужого мужика в дом пустила!
А Антонина спокойно:
— Нет, сынок. Ты не отец. Как был штанами, так и остался.
Собрался Степан и ушёл. Навсегда.
А Анфиса родила сына. Назвала в честь отчима — Николаем.
Антонину схоронили рядом с Шурочкой. Весной между их могилами проросла рябинка. Никто не сажал. Сама… приблудилась. Как и Шурочка когда-то. То ли прощание. То ли прощение…
