Жили в согласии — пока не заглянули незваные гости

Жили душа в душу — пока не пришли гости

— Татюша, послушай! — Татьяна топнула ногой, и ваза с цветами на подоконнике задрожала. — Сестра с мужем в воскресенье, родители в понедельник, а Ленка с ребятишками — уже завтра! Что мы им предъявим? Что тут сказать-то?

Виктор оторвал взгляд от газеты, оглядывая свою привычную кухню. Там, словно в зеркале, отражались их тридцать лет совместной жизни: потрескавшаяся плитка, потолочная закладка, которая уже лет пять тянулась вниз, и старый диван с лоснящейся обивкой.

— Чего ты шумишь? — усмехнулся он, обмахнувшись страницей. — Ловим рыбу на Воткинском водохранилище, бабушке с дедом на квас привезём. При чём тут обстановка?

— При том, что ты не видишь! — всплеснула она руками, указывая на стены. — Обои трескаются, как пирожки от бабы Ивановой, плинтуса сыро пахнут. А холодильник-то, Виталя, просто старый, он уже дух знает какой?

Виктор сложил газету, внимательно посмотрел на жену. Девять лет назад она так и въехала в их квартиру, шуточками превращая «надо» в «помилуйте». А тут — . Потянулась.

— Танюшенька, — мягко начал он, — родственники — это, конечно, важное дело. Но что им, в салоне «Твой дом» собрались показывать? Нам бы их просто выслушать, да чай с баранками попить.

— Ты ничего не понимаешь! — еле сдерживаясь, она буквально засела напротив. — Светка с мужем в бизнесе, там, в этом… как его… «Форуме», как у всех успешных. В новостях живут, в отелях отдыхают. А мы? Деревянные стены, будто в дедовом навесе.

Виктор опустил глаза. Сердце сжалось. Они с Таней поженились на первом курсе. Учились, как говорится, на хлеб и соль. А теперь, если честно, ужин с пельменями — его любимое блюдо. Просто, богато.

— Таня, — сказал тихо, — мы же в здравии. Ждём утки, дачу купим осенью. Зачем нам эта мура?

— Мура?! — вспыхнула она. — Это мура, когда у тебя на диване спать полным хлебом, как в свадебном фотоальбоме? А мама вчера сказала… — глаза захлестнуло, — «Надеюсь, хоть простыни приличные приготовите».

Виктор в ужасе оглядел кухню. Давно уже помириться с тещей не мог: в её глазах он — гость, который свою дочь не достоин. Хорошо, Таня по его стороне.

— Что делать будем? — сказал он, оглядывая пустоту. — Даже если.

Она сияла, будто в Новый год за пивом вдруг в «Домодедово» попала.

— К счастью, у нас в сберегательной кассе накопились. Обои на стены, линолеум на пол. И холодильник, что ли — он же уже на апельсинах стоит?

— Это-то в десять раз по карману. А дача, Танюш, — глубоко вздохнул он. — Мы же её пять лет ждём.

— Дачу потом. Замените, я же не живу с вами, я с общественностью!

Спустя два дня они в бешеном темпе исчезли из магазинов. Татьяна кружила с наклеенными на витрины ручками, а Виктор прикидывал: обеды по рабочему, и до месяца передавили бы.

— Танечка, — осторожно начал он, — эти обои в золотой вене? Может, что по скромнее?

— Ты издеваешься? — вытаращилась она. — Надо, чтобы сестрина смотрительница — того, — пожесточе. — Чтобы ей мамина совесть не задевать!

За холодильник они почти вышли из депозита. Виктор держал чеки молча, с каждой покупкой услёживал дачу в область мечты. А как дома пореформировались! Виктор отгулы брал, Таня хлопотала, будто на день рождения у свекрови.

— Вите, — спрашивала вечером, когда уже обои в плесени — но по делу, — купим тебе удобный диванчик?

— Танюш, денег не осталось. Ни просроченного звонка звонкам.

— Чехол на диван, пусть и не наши руки.

— Согласен, — вздохнув. Но и без него вспоминал, как десять лет назад Таня целый день пыталась подобрать кресло. Оно было с потертостями, но она сказала: «Наша любовь и в износе будет держаться».

Ремонт — счастливое дело. Каждый день как Пеньковский день. То шторы, то скатерти, то посуда, будто для свадьбы!

— Танюш, — устало просил он. — Даже если родители и не в гостиницу приедут?

— Ты не понимаешь! — кричала она. — Светка всё разглядит, потом . Потом по цепочке. Мама и так меня в кривой лодке считает — хочу, чтобы она сказала: «Моя дочь и правда умеет!».

— А мы не умеем? — смеялся он, но в ответ — .

Приехав Светлана с мужем, ввалились в квартиру, как в салон мебельной компании. Татьяна в свитере, как надо — . Виктор в тапках за столом.

— Та-а-ак, у вас преображение! — оценивающе смотрела Светлана на стены. — Обои под дерево?

— Дерево-то-то, — натянуто смеялись Таня.

За ужином Светлана рассказывала о их загородном домике, как они на тающие деньги отдыхают, а муж кивал, будто на своём заводе всё под колёсом.

— Вот и вы, — сказал он, — богато живётесь, что ли?

— Нет, — Виктор вяло ответил. — Реформы проводим. Дача, как она.

— Можете и лучше, — одобрил он. — У нас например…

Татьяна посинела и пошла на кухню. Виктор последовал.

— Ты видел, как он сказал? «Можете и лучше»! Я целыми днями… — плакала она, закрывая лицо.

— Подумаешь, — обнял он. — Мы для себя это проводим, не для его мнения.

— Он как бы всё понял, — всхлипывала она. — Но Светка она умная женщина, а мама… она всегда всё сравнивает.

— Танюш, — сказал он. — Не важно, как оценивает он. Важно как ты думаешь.

— А я не знаю… — она вырвалась. — Раньше я знала. Но сейчас… сейчас мне кажется, что мы за какие-то чёртовы обои жертвуем нашей силой.

На следующий день приехали родители. Отец — в сберегательной куртке, мать — с сумкой на какое-то название. Всё глазела на диван.

— Холодильник, — сухо одобрила она. — А обрати внимание, Таня, на постельное — в прошлый раз такое старье!

Татьяна, как угорелая, сбежала в шкаф. Виктор вышел на балкон. Откуда-то издалека доносилась музыка. Дети играли в парке. Он не курил с того времени, как начало лечить сердце, но сейчас — . Закурил с соседом.

Вечером, когда все заснули, Таня снова нервничала:

— Мама не устраивает. Говорит, что мебель не на всякий раз, и обои жалеет…

— Танюш, — сказал он. — Пойдём с ними завтра в парк. Помнишь, как раньше?

— Кому нас в парк? У нас гости, они могут захотеть увидеть больший интерес.

— Ну, тогда… будем делать по делу.

— По делу — это так. А я просто хочу, чтобы они увидели, что мы не в минимализме жили.

В субботу приехала Лена с детьми. Ребятишки портылись на новом линолеуме, прыгали на диване. Татьяна, как ворона, кричала:

— Стоять! Отпусти диван, я тебя не просила, чтобы просыпался!

— Танюш, — Лена со смехом говорила. — Дети по-другому, это же дети.

Но Таня не слушала. За обедом, как всё пролилось на скатерть. Она принялась тереть её, как пятно на совести.

— Это деньги, — . — Я специально покупала!

— Танюш, — попытался он успокоить. — Стирку сделаешь, и всё.

— Это красивое! Я же сказала…

Когда гости разъехались, Виктор почувствовал, что дом стал чужим. Таня ходила, как зэк, убирая после. Старый диван с чехлом молчал, как свинцовая бочка.

— Ну, всё прошло, — сказала она. — Хоть не стыдно теперь.

— Танюш, — . — Помнишь, как мы готовили ужин? Пельмени, салат, шаурма. Говорили до утра, смеялись…

— Это был молодежный уровень. Сейчас — адекватность.

— А я думаю, что важно быть собой.

— Ты же видишь, что я.

— Но ты же всегда . Что мы счастливы.

— Говорила… — она складывала посуду. — Просто многое рассказалось.

В понедельник он шёл на работу, как после визита к лопере. Татьяна — интересная женщина, она хочет быть кем-то другим. Потому что во мне нет особенного напряжения. Просто мастер, даже не знает, что такое быть успешным.

В подъезде встретил соседа, дядю Васю. Лет десять вместе в карточку сидим.

— Виктор, а чего Таня такая стала? — спросил он. — Вчера в магазине увидел — орёт как волчица! Раньше по-другому, добрее была.

— Она устала на работе. — нашёлся Виктор.

— Не усталость, а сама себе не радость. Такое бывает у людей. У меня жена тоже как-то зациклиться на том, что у нашего друга хороший сантехник. А потом остыла, говорит: «Вася, чего я? Живём же с тобой, как родные!».

Дома Таня встретила его с новостью:

— Светка звонила. Говорит, у нас квартира ничего, но можно было бы по-лучше. А вообще, хочет пригласить нас на день рождения к себе на землянке.

— Танюш, — . — А ты помнишь, как мы этот диван покупали?

— О чём это ты?

— Десять лет назад. Ты сказала, что хочешь, чтобы на нём вечерки были, чтобы скинулись с бумагами, посмотрели кино. А когда привезли, ты скинулась, сказала: «Вите, это наш диван, он будет помнить все наши разговоры».

Она покраснела, отвернулась.

— Я же не знала, что он так быстро износится.

— Не износился, Танюш. Просто ты теперь смотришь .

— Чужими?

— Да. Раньше ты смотрела на наш дом. А теперь на него смотрит твоя сестра, твоя мать. И тебе казается, что всё.

— А может, они правы? Может, я.

— А чего ты хочешь, Танюш?

— Не знаю… Раньше знала. Хотела просто с тобой, детей, если повезёт. А теперь чувствую, что живу неправильно. Что могу лучше, красивее.

— А какое красивее?

— Не знаю! — зарыдала она. — Но когда я смотрю на Светку, чувствую, что я…

— А помнишь, как мы осенью гуляли? — обнял он. — Ты собирала листья, говорила, что у людей не видят красоту. И мечтали о даче, о яблонях.

— Внуков не будет. Мне поздно рожать.

— Может, и не внуки. Может, синицы в гараже. Главное — мечта, наша, не чужая.

— А теперь мечта ушла.

— Накопим. Не сразу, но накопим.

— А если сорвуся? Если опять что-то захочется?

— Я тебе напомню про яблони. И про то, что счастье — это когда тебя дома ждут, любят таким, какой ты есть.

— Вите, а больше никого в гости не приглашать?

— Совсем никого?

— Ну… Ленки можно. С детьми. Её вас такими любит.

— А сестру?

— Пусть приезжает. Но я больше не буду стараться ей понравиться.

Они стояли на кухне, обнявшись. За окном кто-то смеялся. В каждом доме — свои радости. И где-то обнялись ещё два человека, и тоже учились быть счастливыми от того, что рядом.

— Танюш, — тихо сказал он. — Диван давай оставим. Чехол снимем. Пусть будет как раньше.

— Оставим, — . — И вообще, хватит нам переделывать. Хорошо мы жили. Просто забыла немного.

Личный урок: иногда достаточно просто увидеть то, что у нас есть, а не то, что другие хотят видеть.