Один день, разрывающий сердце
На старом базаре, где ветер гнал по тротуару прошлогодние листья, стояла женщина, пряча сигарету в ладони. В другой руке — потрепанная сумка, оттягивающая плечо, будто в ней лежала не поклажа, а вся ее жизнь. Она застыла у обочины, словно не ждала автобус, а держалась за этот клочок земли — последний островок в море серой повседневности.
Ее звали Лидия Петровна, ей было под пятьдесят. Со стороны казалось, что годы обошли ее стороной: острые скулы, волосы, собранные в небрежный пучок, глаза — ясные, но с глубиной, в которой читались годы тихого отчаяния. Внутри же она была измотана. Не сломлена, не повержена, а именно измотана — бесконечными днями, похожими один на другой, маршрутами, повторяющимися, как заезженная пластинка, разговорами, где «нормально» стало броней против любых вопросов. От тишины, которая густела в квартире по вечерам. От того, что никто не замечал, как каждое утро она собирает себя по кусочкам, чтобы снова шагнуть в этот бесконечный круг.
В семь утра ее разбудил скрип двери — сын, Денис, уходил в институт. Бросил «пока» через плечо и исчез, даже не заглянув в комнату. Она лежала, глядя в потолок, где трещины складывались в причудливый узор, будто подсказывая ответ на вопрос: ради чего? Потом встала. Подошла к зеркалу. Отражение было пустым — ни боли, ни злости, ни усталости. Просто лицо. Выпила кофе, прислонившись к холодному подоконнику. Накинула пальто. Вышла на остановку. Как всегда. Будто время застыло, растянувшись в бесконечную нить.
Сегодня ей нужно было в центр — подать бумаги в налоговую, потом к невропатологу, а если повезет, купить Денису зимние ботинки. Она шла по скользкому тротуару, прижимая сумку к груди, будто боялась, что ее вырвут. По пути купила две чебурека. Один съела, второй завернула в салфетку — для деда, который обычно сидел у метро. Сегодня его не было. Чебурек она оставила на лавочке. Просто так. На случай, если кто-то голоден — не едой, а чем-то другим.
В поликлинике сидела очередь. Четыре бабушки, словно на посиделках, обсуждали огороды, лекарства и почему врачу не выделили кабинет побольше. Лидия Петровна сидела в углу, листая телефон. Новости пестрели катастрофами, улыбками знаменитостей, чужими судьбами, далекими, как другая планета. Она выключила экран. Не от усталости. Про потому что внутри стало пусто.
Врач монотонно говорил про «астено-невротический синдром» и «необходимость отдыха». Она кивала, но его слова пролетали мимо, как снег за окном. Внутри кричало: где? Где найти место, где можно просто быть — не сильной, не терпеливой, не нужной? Хоть на час. Хоть на минуту.
На улице подморозило. Ветер бил в лицо. Лидия Петровна купила чай в стаканчике, сжимая его, будто он мог согреть не только пальцы, но и душу. Села на скамью в сквере, прижав сумку к себе. Рядом опустился мужчина — лет пятидесяти, с морщинами у глаз и голосом, похожим на старый свитер. Он не смотрел на нее, просто сказал:
— Холодно. А домой — не тянет.
Она кивнула, будто он прочел ее мысли. Словно они знали друг друга сто лет.
Они говорили. О морозе. О ценах на молоко. О том, как раньше жилось проще. Он рассказал, что работает сторожем на складе, что жена уехала к дочери в другой город и, кажется, не вернется. Ее письма лежат нераспечатанными в ящике. ЛОни сидели в тишине, и в эту хрупкую минуту, среди снега и городского шума, ей вдруг стало легче — будто кто-то невидимый взял ее за руку и шепнул: «Ты не одна».
