Моя мать, считающая себя утончённой особой, живёт в мире грез и выдумок. Она мнит себя художницей, окружённой ореолом богемы, и с презрением смотрит на тех, кто не соответствует её придуманным идеалам о прекрасном. Мой муж Дмитрий стал для неё олицетворением всего, что она презирает: он не носит строгие костюмы, не восхищается её размалёванными холстами и, как она говорит, «позорит» нашу семью. Из-за этого она вычеркнула нас из своей жизни, запретив приходить на семейные праздники в Луховицах. Но я не намерена предавать мужа ради её капризов.
Мать всегда мечтала, чтобы наша семья была «не как все». Отец когда-то играл в местном баянистом ансамбле, мать величает себя художницей, а сестра Ольга до сих пор «ищет своё призвание», хотя ей давно за тридцать. Я же, отучившись в музыкальной школе, так и не вошла в их «творческий круг». Мать сокрушалась, что во мне нет божественной искры, и я росла с чувством, что не оправдала её ожиданий. Но мне не нужен их вымышленный мир — я живу настоящей жизнью.
Со стороны наша семья выглядит аристократично. Но это лишь видимость. Мать так и не стала знаменитой художницей — её картины никому не нужны. Она преподаёт рисование в школе, а свои холсты раздаёт родственникам, которые вешают их из вежливости. Её «искусство» — кляксы и мазня, которые она сопровождает выдуманными историями о своих мучениях. «Это придаёт глубину», — твердит она. Но я смотрю на вещи трезво: её творчество — просто хобби, не больше.
Мать воображает себя знатоком эстетики. Она решает, кто достоин её общества, а кто — нет. Мой Дима, по её мнению, — «грубый деревенщина». Он не носит галстуки, предпочитает свитера и куртки. Работает в автосервисе, чинит машины, и руки у него вечно в царапинах. Но он профессионал, у него всегда очередь клиентов, и мы живём без нужды. Мать же видит в нём только «грязные ботинки» и равнодушие к её «шедеврам».
Когда мы с Димой только начали встречаться, мать позвала нас на свой юбилей. Он пришёл в чистой рубашке и новых джинсах — всё опрятно, как положено. Но мать встретила его с таким выражением лица, будто он явился в замасленной робе.
— Неужели нельзя было надеть хотя бы пиджак? — процедила она, бросая на него презрительный взгляд.
— Ты же не говорила, что нужен костюм! — возразила я, чувствуя, как закипает злость.
— Это и так должно быть понятно! — отрезала она.
Зато муж Ольги явился в дорогом костюме, прочитал напыщенный тост, и мать чуть не расплакалась от умиления. Мы выдержали час и ушли, не в силах терпеть её высокомерие. На следующий день она позвонила и сказала:
— Больше не приводи этого мужика на наши праздники. Вы портите нам всю атмосферу.
Я онемела. Она предлагала приходить одной, без Димы. Это было как пощёчина. Либо мы вместе, либо никак. Мы с мужем решили: хватит этих праздников. Пусть мать наслаждается своими «богемными» посиделками без нас.
Она обиделась. Звонила, уговаривала прийти одной, но я не сдавалась. Тогда она перешла в атаку:
— Ты разрушаешь семью ради этого работяги! Он тебе не пара! Ты училась в музыкальной школе, у тебя могли быть перспективы, а ты связалась с каким-то слесарем!
Я промолчала. Какие перспективы? Я обычная женщина, без великих амбиций. Училась хорошо, но не гениально. А её любимый зять, муж Ольги? Он сидит без работы, живёт за её счёт, но зато умеет «элегантно» держаться. И это делает его достойным?
Я люблю ДимНо теперь я знаю, что настоящая семья — это те, кто любит тебя без условий и глупых притязаний.
