**ДНЕВНИКОВАЯ ЗАПИСЬ**

Была пятница, когда небо над Москвой разорвалось ливнем, словно опрокинули гигантское ведро. Я спешила домой с работы, но зонт, как назло, забыла. Промокшая до нитки, вспомнила: квартиру свёкра и свекрови — Владимира Ивановича и Галины Степановны — всего в паре минут ходьбы. «Пережду», — подумала я и зашагала к их подъезду.

Дверь была приоткрыта. Осторожно зашла, сняла промокшее пальто. Из кухни доносились приглушённые разговоры. И вдруг — своё имя.

«…Вечно у неё этот писклявый голос, — с раздражением говорила Галина Степановна. — Совсем не пара она нашему Вите, не пара. Говорила ему — найди девушку с характером. А эта… пустоцвет».

Я замерла. В груди стало тесно, будто сжали железными тисками. Волосы липли к лицу, но холод, который я почувствовала, шёл не от дождя.

«Квартира ей родителями подарена, сама ничего не добилась, — продолжала свекровь. — Хозяйка никудышная. Даже ребёнка правильно воспитывать не может. Я ей говорю, как кашу варить, как одевать, как спать укладывать. А она? Кивает, а потом делает по-своему. Упрямая! Витя ослеп, вот и не видит, что она ему не пара. Не его она…»

Я выскользнула неслышно, будто и не заходила. Дождь всё так же стучал по тротуару, но внутри у меня стало пусто.

А ведь я так старалась… С самого начала. Когда перед их первым визитом мыла окна, пекла кулич, доставала лучший сервиз. А потом, когда Галина Степановна, едва переступив порог, окинула меня оценивающим взглядом, спросила: «Сама на жильё заработала?», «А кто у тебя предки?»… И я молчала. Стискивала зубы.

«Больше не поеду к твоим родителям», — сказала я вечером Вите.

«Как скажешь, — он обнял меня. — Но запомни: я выбрал тебя. А мать… она всегда останется матерью».

Шли годы. Наша Дашенька подросла, пошла в лицей. Я стала финансовым директором — не просто так, а в крупной фирме. Галина Степановна звонила редко, но её холодность больше не ранила. Я научилась жить без её одобрения.

Однажды мы с Дашей гуляли в Измайловском парке и случайно встретили свекровь. К моему удивлению, она сама подошла, улыбнулась.

«Здравствуйте, девочки. Можно с вами?»

Я молча кивнула. Шли, слушали, как Даша болтает без умолку. Вдруг дочка захотела мороженое — и свекровь тут же полезла в сумочку.

«Я сама куплю», — сказала я.

«Да брось, — отмахнулась она. — Разве я внучке мороженого не могу купить?»

Пока Даша ела, мы сели на скамейку. Молчание становилось тяжёлым, и вдруг Галина Степановна заговорила:

«Оленька… помоги мне, пожалуйста. С пенсией какая-то путаница, бумаги непонятные. Витя вечно занят…»

Я впервые за долгое время улыбнулась искренне.

Приходите завтра утром — разберёмся.

«Спасибо, дочка», — вздохнула она с облегчением.

И что-то сдвинулось. После этого Галина Степановна стала звонить чаще. Спрашивала совета. Слушала. И я отвечала — без злости, без обиды. Потому что внутри уже не было ни того, ни другого.

На Новый год поехали всей семьёй. Когда мы остались на кухне вдвоём, свекровь неожиданно опустила глаза:

«Прости меня, Оля. Дура была. Боялась, что сын ошибётся. А ты… умница. И Дашу растишь хорошо, и Витю бережёшь. А я только мешала».

Я вздохнула.

«Всё в порядке, Галина Степановна. Честно».

Но именно в тот момент я поняла: теперь я действительно часть этой семьи. Не потому, что добилась её одобрения. А потому что больше в нём не нуждалась.