**В плену грозы**
Анна Семёнова снова переступила порог женской консультации в тихом городке Берёзовка. За последние недели она приходила сюда столько раз, что коридоры запомнили её шаги, а стены — её слёзы, которые лились, словно дождь, не находя конца. Где-то в глубине души она ждала, что кто-то остановит её, обнимет и скажет: «Не бойся». Но ответа не было. Вся её жизнь сплелась в тугой узел, а в сердце этого узла — крошечное существо, растущее под её сердцем. Все вокруг — родня, соседи, даже доктора — твердили одно: «Зачем тебе, одинокой женщине, четвёртый ребёнок? Одумайся!»
Ещё недавно её дни были похожи на добрую сказку: крепкий дом, муж, влюблённый в неё, трое ребятишек, чьи голоса звенели, как колокольчики. Но судьба ударила неожиданно — муж погиб под колёсами фуры, оставив её одну с детьми. Выживать стало трудно: Анна работала сутками, забывая про сон и покой. Она больше не чувствовала себя женщиной — лишь измученной тенью, мечущейся между работой и домом. В один из таких дней ей встретился мужчина, казавшийся опорой. Но когда она сказала о ребёнке, он исчез, бросив на прощание: «Я не готов». И снова Анна осталась одна — с тревогой в сердце и пустотой впереди.
Дни шли, а решение не приходило. Она снова и снова возвращалась в консультацию, слушала докторов, кивала и плакала. Врачи разводили руками, а боль её оставалась с ней, будто тяжёлый камень на душе.
В тот вечер она сидела в коридоре, лицо уткнув в ладони, а за окном бушевала гроза. Молнии рвали небо, гром гремел, будто предупреждая о чём-то. Вдруг погас свет — и в темноте Анна замерла, сжав кулаки. «Господи, — прошептала она, — спаси моего малыша! Я не знаю, что делать!»
Свет вспыхнул снова, и из кабинета вышел заведующий, а за ним — бабушка Нина, или, как её все звали, баба Нюра. Когда-то она была лучшей акушеркой в городе, её руки спасли десятки жизней, а старые врачи говорили, что её молитвы творят чудеса. Но времена изменились, и теперь она мыла полы, а молодые доктора не знали, что за сила скрывается за её морщинистыми пальцами. Бабу Нюру уважали и побаивались — в её глазах светилась мудрость, а за простыми словами скрывалась невероятная твёрдость.
Заведующий прошёл мимо, не взглянув, а баба Нюра остановилась. Вытерла руки, как делала всегда перед приёмом, и села рядом.
— Ну-ка, рассказывай, что с тобой, — сказала она, и в её голосе прозвучала тёплая строгость. — Вся больница в твоих слезах.
Анна хотела возмутиться, но в глазах старушки было столько доброты, что слова сами вырвались наружу. Она рассказала всё: про погибшего мужа, про троих детей, про мужчину, который сбежал, и про малыша, которого никто не ждал.
Бабка Нюра слушала молча, а потом засмеялась — её смех был лёгким, как шелест листьев.
— Моя бабка, — начала она, — после войны одна пятерых подняла. Муж с фронта не вернулся, а она ещё двоих сирот приютила. Работала в поле, спала по две часа, но всех вывела в люди. А ты, лапочка, не бойся. Родишь — и этот ребёнок станет твоим светом. Дети — это Божья благодать. Не страшись, у Господа всего вдоволь.
Слова эти будто смыли тяжёлый груз с души Анны. Она вдруг почувствовала, как усталость отступает, а на душе становится светло. Очнулась она уже на улице, под тёплым ливнем. Сердце было лёгким, будто после долгой бури.
Девочка, родившаяся той осенью, стала счастьем семьи. Ласковая, смешливая, с русыми кудрями, она уже в пять лет помогала по хозяйству, а старшие братья души в ней не чаяли. Анна так и не вышла замуж — нового чуда не случилось. Но то, что произошло в тот грозовой вечер, было настоящим чудом. Может, это была баба Нюра… а может, ангел. С Ниной Петровной она больше не виделась. Кто-то говорил, что чудо — это то, как старший сын в двадцать лет устроился на завод и первую зарплату отдал матери. Но Анна только улыбалась: «Поживём — увидим, что Бог даст. Его запасы — неиссякаемы».
