«Папа, мама в больнице, я отвёз Марусю к бабушке»: Как моё равнодушие её сломало
Тот день врезался в память навсегда. Я стоял на пустынной остановке в нашем провинциальном городке под Уфой — Бирске, наблюдая, как ветер швыряет жёлтые листья. Автобуса не было, и я невольно подслушал чужой разговор. Молодой парень говорил по телефону так нежно, что у меня внутри всё сжалось.
«Конечно, солнышко, куплю твои любимые «Мишку на Севере»… Шашлык? Да это же на другом конце города… Ладно, заеду, для тебя хоть на край света», — улыбался он в трубку. Я фыркнул. Зелёный ещё, а уже под пятой. Когда он повесил трубку, я не удержался: «Не будешь жалеть, что потакаешь её прихотям?» Он взглянул на меня с такой ненавистью, что я сразу пожалел о сказанном.
В автобусе я уставился в окно, и мысли понеслись к моей собственной жизни. Когда-то с моей Леной всё было как в доброй сказке. Мы дурачились, строили планы, мечтали о доме у реки. Но потом появились дети, и всё изменилось. Постоянные траты, шум, бесконечные хлопоты — я стал задыхаться. Серёжа, наш старший, и Маруся, младшая, всё время чего-то хотели, а Лена, погружённая в быт, будто отдалилась. Я перестал спешить домой. Зачем? Там только гвалт и беспорядок.
Я начал засиживаться с коллегами, всё чаще прикладываясь к рюмке. Сначала это были редкие встречи, но через пару лет водка по пятницам стала традицией. Пустые разговоры, смех — вот моё спасение. Лена пыталась до меня достучаться, но я отмахивался. «Отстань», — бросал я, захлопывая дверь. Не видел, как она угасала.
Тот парень на остановке будто зеркало показал мне мою пустоту. Я ехал домой с камнем на душе, но где-то внутри ещё злился, что не пошёл с мужиками в баню. Открыв дверь, я остолбенел. Тишина резала слух. Никто не нёсся встречать, не слышалось смеха Маруси, не доносилось ворчания Лены. На кухонном столе лежала записка, выведенная дрожащей рукой Серёжи.
«Пап, маму забрали в больницу. Я отвёз Марусю к бабушке в Белебей. Потом поеду к маме. Суп в холодильнике, разогрей. Надеюсь, хотя бы это ты сможешь сделать сам!»
Я перечитал записку несколько раз, и земля ушла из-под ног. Лена в больнице. Дети уехали. А я пять минут назад злился, что не напился с друзьями. Меня прошиб холодный пот, руки затряслись. Я вызвал такси и помчался в больницу, шепча молитву.
Врачи успокоили — у Лены сильное переутомление, но жизни ничего не угрожает. Эти слова не принесли облегчения. Я смотрел на её осунувшееся лицо, на синяки под глазами, и понимал: это я довёл её до больницы. Моё равнодушие, мои отговорки, мои побеги от семьи. Она тянула всё одна, пока я топил горе в стакане. А если бы случилось непоправимое? Как бы я смотрел в глаза Серёже и Марусе?
Я собрался. Пока Лена лежала в больнице, я драил квартиру, возил Марусю к бабушке, научился варить её любимые щи. Впервые за годы я делал Лене массаж, приносил чай с малиной, читал Марусе на ночь Чуковского. И знаете, в эти дни я вдруг ощутил, что мы — не просто соседи по квартире, а настоящая семья. Лена скоро поправилась, и я вернулся на работу, но уже другим человеком.
Того парня с остановки я больше не видел. Но если встречу, подойду и извинюсь. Я ошибался, высмеивая его заботу. Он делал то, о чём я забыл: любил свою женщину, баловал её, был рядом. Я же чуть не потерял всё из-за собственной глухоты. Жизнь — как первый снег, тает неожиданно. Спасибо судьбе за второй шанс. Теперь я знаю: семья — не ярмо, а самое дорогое, что у нас есть.
