**25 октября**
Сидела Надежда Ивановна, рубила капусту на щи, как вдруг в дверь постучали. Удивилась она, вытерла ладони о фартук и пошла открывать. Поздний час, гостей не ждала. А на пороге — теща, Алевтина Петровна, с которой отношения всегда были… ну, знаете. В руках у неё — огромный торт в коробке.
— Чего уставилась? Бери! — бодро сказала она. — Еле дотащила. Твой любимый — «Прага». Серёжа обожает.
Надя остолбенела. Мать без предупреждения не заглядывала. А уж с тортами — тем более.
Из комнаты вышел Сергей, её муж. Увидел тещу — глаз не поверил.
— Серёжа, а тебе не трудно? — вдруг спросила Алевтина Петровна, будто невзначай. — Захотелось чайку с вами попить…
Сергей молча смотрел на женщину, с которой двадцать лет вёл войну без перемирия. Слова слышал, да верилось с трудом.
…Анекдоты про тёщ Сергей терпеть не мог. Слишком уж они безобидные на фоне его правды. С Алевтиной Петровной, матерью Нади, не сложилось сразу. С первой же встречи она смотрела на него, как следователь на подозреваемого. Букет ей не понравился. Шутки — тем паче. И руку на прощание не подала. Каждый визит — как допрос без адвоката.
Но Надю он любил. Тихий ангел, не чета матери. Когда она сказала, что ждёт ребёнка, Сергей без раздумий сделал предложение.
— Только без шума, — предупредил он. — Поставим всех перед фактом. А то твоя мамаша всё испортит.
Так и вышло. Расписались без гостей. Алевтина Петровна, узнав, скривилась: «Ну, счастья вам». А когда про беременность услышала — заплакала. Не от радости. От злости. Ей нужен был другой зять. И она решила: раз не вышло разлучить — надо внуков научить ненавидеть.
Стала приходить чаще, нянчиться с детьми и шептать, шептать, шептать…
— Папа вас не любит… Он чужой… Притворяется…
Надя ничего не замечала. Сергей пропадал на работе. Возвращался затемно, целовал спящих детей и падал в кровать.
Потом родился второй. Всё повторилось. Лишь когда старший, усевшись к отцу на колени, сказал: «Бабушка говорит, ты нас в детдом отдашь» — Сергей понял: хватит.
Ночью он поговорил с женой. Жёстко. Без крика, но так, что Надя вся сжалась.
— Уедем. К моей матери. Пусть твоя подумает, к чему ведёт.
Надя, хоть и дрожала, согласилась. К утру вещи были собраны. Алевтина Петровна осталась одна. Без внуков. Без власти.
Неделю она злилась. Потом ревела. А потом… тишина. Впервые за долгие годы она услышала себя. И пошла в церковь.
Батюшка выслушал её молча. Затем вздохнул:
— Кто детей против отца настраивает — сам себе могилу роет. Бог не простит, пока ты не раскаешься.
Не спала она всю ночь. А утром купила тот самый «Прагу» и пошла…
…Когда чай разлили, Алевтина Петровна встала. Все замолчали.
— Я… ошибалась. Прости, Серёжа. И за слова детям — тоже. Может, малы ещё, забудут. А ты… ты хороший человек. Спасибо за семью. Приезжайте… в гости.
Она села, но тут же поднялась и, глядя Сергею в глаза, прошептала:
— Прости, сынок. По-настоящему.
Сергей обнял её. Крепко.
— Давно простил, мама… — повернулся к Наде: — Завтра домой. Засиделись.
— Дети так ждут! Всё про тебя спрашивают, — Надя прижималась к матери, смеясь сквозь слёзы.
Алевтина Петровна тоже плакала. Но теперь — от тепла внутри.
Иногда, чтобы понять, как ты дорог, надо это потерять. А потом найти в себе силы постучаться… с тортом и покаянием в сердце.
