Занимайся делом, а не размалёвывай свои холсты, как дурочка! зло бросил муж. Он не знал, что я анонимно продала одну из своих «мазню» за миллион.

Запах масляных красок висел в воздухе терпкий, сладковатый, запах свободы.

Всеволод Петрович Соколов, мой муж, ненавидел этот запах. Он стоял на пороге моей крошечной мастерской, которая на самом деле была просто отгороженным уголком в гостиной.

Опять, выдохнул он. Это не было вопросом.

Его дорогой костюм выглядел чужеродным пятном на фоне моих холстов, забрызганных акрилом. Он брезгливо сморщил нос, глядя на палитру.

Алевтина, мы же договаривались. Никаких мазюканий по вечерам. От тебя потом растворителем воняет на весь дом. В субботу гости придут, что они подумают?

Я молча окунула кисть в кармин. Красный цвет растекался по холсту, живой и тёплый, как кровь.
Это не мазня, Сев.

А что это? он ткнул пальцем в сторону почти законченной работы. Бессмысленные цветовые пятна. Испорченный холст. Деньги на ветер.

Его прагматизм был как пресс. Он давил, методично и неотвратимо, превращая всё яркое, всё живое в плоскую, серую, понятную ему действительность.

Этот угол можно было использовать с умом. Поставить стеллаж для моих инструментов. Или хотя бы для зимней резины. Я уже присмотрел отличный вариант.

Я провела алую линию по холсту. Она получилась дерзкой и неровной. Она рвала композицию, но именно этого я и хотела.

Занимайся делом, а не малюй свои картинки, как дурочка!

Слова упали в комнате, как тяжёлые, грязные камни. Раньше они ранили. Царапали до крови, оставляли невидимые шрамы.

Но не сегодня.

Сегодня у меня был щит. Невидимый, но непробиваемый. Я чувствовала его почти физически.
Я медленно повернулась к нему. Моё лицо было абсолютно спокойным. Он ждал слёз, оправданий, крика привычного репертуара. Он не получил ничего.

Я занята, Всеволод.

Он растерянно замолчал от этого тона. Непривычно твёрдого, без тени подобострастия. Даже несколько раз моргнул, словно наводя резкость.

Чем ты занята? Разбазариванием семейного бюджета?

Я отвернулась к полотну. Моё молчание раздражало его больше, чем любой спор.

На экране ноутбука, стоявшего рядом с мольбертом, светилось входящее сообщение из женевской галереи. Я не закрыла его. Я смотрела на него перед приходом мужа, и оно всё ещё было там, светилось в полумраке, словно маяк.

«Уважаемая Алевтина Воробьёва, мы рады сообщить, что ваша работа Дыхание августа была продана на закрытом аукционе. Сумма сделки составила 1 200 000 рублей».

Завтра всё это уберёшь, бросил он уже из коридора. Вызову замерщика для стеллажа. Чтобы к одиннадцати была дома.

Дверь за ним захлопнулась.

А я взяла тончайшую кисть, обмакнула её в белоснежную краску и поставила последнюю точку на картине.

Это была точка невозврата.

Утро не изменило ничего и изменило всё.

Воздух в квартире был тем же: с отголосками вчерашнего ужина и дорогого одеколона Всеволода. Но я дышала иначе. Глубже.

Муж, как всегда, сидел за столом, уткнувшись в планшет. Он пил свой зелёный смузи полезный, безвкусный, как и вся его жизнь. Он не смотрел на меня.

Сегодня задержусь, бросил он, не отрывая глаз от котировок. Ужин не готовь, поем с партнёрами.

Раньше я бы кивнула. Сказала бы: «Хорошо, любимый».

Сегодня я просто молча пила свой свежесваренный кофе. Ароматный, горький, настоящий.

Он поднял на меня взгляд, удивлённый отсутствием реакции.

Ты слышала? Замерщик придёт к одиннадцати. Будь дома.

Я сделала глоток.

Хорошо.

Всеволод удовлетворённо хмыкнул, возвращаясь в свой цифровой мир. Он получил то, что хотел покорность. Он просто не понял, что именно я подтвердила. Я буду дома. Вот и всё.

Как только дверь за ним закрылась, я открыла свой старый ноутбук. В нём была другая жизнь, скрытая под паролем. «Алевтина Воробьёва». Мой псевдоним.

Моё настоящее имя. Девичье. Имя, под которым меня знали в узких кругах ценителей и которое я никогда не меняла в документах.

Счёт в зарубежном банке я открыла ещё год назад, после особо грязной ссоры. Просто на всякий случай. Сохранила туда остатки бабушкиного наследства, которые Сев считал «мелочью». Эта «мелочь» позволила мне тихо, не афишируя, участвовать в онлайн-вернисажах.

Перевод денег занял не больше десяти минут. Я смотрела на цифры. Они не опьяняли. Они давали почву под ногами. Твёрдую, гранитную.

В десять утра зазвонил телефон. Незнакомый номер.

Алевтина Воробьёва? мужской голос. Глубокий, спокойный, с лёгкой хрипотцой. В нём не было металла, только шёлк.

Слушаю.

Меня зовут Кирилл Лебедев. Я владелец галереи, представлявшей вашу работу. Звоню, во-первых, чтобы лично поздравить. Это был фурор.

Я молчала, не зная, что ответить.

Коллекционер, который её приобрёл, продолжал Кирилл, человек очень известный. Он в восторге. И он спрашивает он хочет заказать у вас ещё одну работу. Для своей загородной резиденции. Тема любая, на ваш выбор. Он полностью доверяет вашему видению.

Последние слова прозвучали как музыка.

Я я подумаю, только и смогла вымолвить я.

Конечно. Не торопитесь. Но знайте, Алевтина, то, что вы делаете это не «картинки». Это настоящее искусство. И мир должен его увидеть.

Мы говорили ещё минут десять. О красках, о свете, о фактуре. Он понимал. Он говорил на моём языке.

Когда я положила трубку, в дверь позвонили.

Ровно одиннадцать. Пунктуальность вежливость королей и замерщиков.

Я взглянула на свой угол. На холсты, на краски, на беспорядок, который был моим порядком. Моей душой.

И я пошла открывать дверь. На моём лице играла лёгкая, загадочная улыбка.

Замерщик оказался молодым парнем с усталыми глазами.