Чуть не ушла от мужа… потому что он слишком много ел
Я больше не могу. Честное слово. До дрожи устала. До слёз. До бешенства. Мы с Артёмом женаты всего полтора года, а я уже раз двадцать мысленно собирала чемодан и представляла, как хлопну дверью. Из-за чего? Из-за еды. Вернее — из-за его аппетита. Нечеловеческого, звериного, просто вселенского.
Он ест за троих. За трёх былинных богатырей. И за их коней. И за Бабу-Ягу, если уж начистоту. Сначала я утешала себя: «Ну ладно, мужчина, хороший аппетит — значит, вкусно готовлю». Но потом дошло — готовлю я не для себя, а на заклание. Пироги, оладьи, печенье — исчезают в мгновение ока. Только поставлю на стол — уже пусто. Суп сварю — кастрюля опустеет до вечера. А я ведь и ложки не успела поднять.
Подруги ржут: «Да ты чего, мы через день готовим. Сварили кастрюлю щей — и на неделю хватает». У них легко. У меня — каторга на кухне. Я ем как воробушек, мне бы той кастрюльки на десять дней. Но с Артёмом такой номер не пройдёт. Его обычный ужин — три тарелки борща, полкило котлет и полбатона хлеба. Каждый день.
Головой понимаю: мужчинам нужно больше. Но не же в таких количествах! Я живу у плиты. Прихожу с работы — и сразу на кухню. Жарю, пассерую, режу, мою. Горы посуды. Пол в крошках. Кастрюли — вечный дозор. А он? Он устал, потому что сидел за рулём и не завёз продукты.
— Да я не знаю, что тебе надо, — оправдывается. — Да и вообще, вымотался. Дела горой.
А я не вымоталась? Эти мешки с картошкой, мясом, луком — каждый божий день! Руки дрожат, когда поднимаюсь в подъезд. Его отца в пример приводила: «Вот твой батя сам на рынок ездит, соленья закатывает, готовит так, что в «Метрополе» позавидуют. А твоя мать и ложку-то в руках не держит — потому что он всё на себя берёт». Но Артём — будто не его кровиночка.
В какой-то момент осенило: хватит. Взяла отпуск за свой счёт, собрала вещи и укатила к родителям в Тверскую область. Мать давно звала. Живут в деревне, в тишине. Своё молоко, сметана, мёд, соленья. А главное — ни одной сковородки, которую бы мне пришлось скрести.
Оставила Артёму записку. Написала честно: «Мне тяжело. Нужен перерыв. Не уверена, что хочу быть женой человека, которого не могу накормить». Он начал звонить сразу. Я не брала трубку. Потом вообще выключила телефон. Хотела хотя бы пару недель побыть свободной. Вспомнить, каково это — быть женщиной, а не кухонной рабыней.
Мама кормила пирогами с капустой, утром пили чай с мёдом на крылечке, смеялись. Я впервые за долгое время дышала полной грудью. Расслабилась. Призналась матери, что хочу развод. Та сначала офигела, потом расхохоталась:
— Ну ты, лапочка, даёшь. Не думала, что услышу: «Разводиться — потому что муж много жрёт!» Ну надо же…
Родителям смешно. А мне — не до шуток. Это была моя правда. Моя боль.
В обратном поезде листала телефон. Нашла фото, где Артём сияет с моим тортом в руках — тот, что я пекла ему на юбилей. На снимке он такой счастливый, родной, настоящий. В горле запершило. А вдруг… я сама всё усложнила?
Не сказала, когда вернусь. Хотела приехать тихо. Сошла на перроне и пошла к такси. Но застыла как вкопанная.
Он стоял там. Артём. Мой обжора. С букетом ромашек — моих любимых. Небритый, с синяками под глазами, но с такой робкой, искренней улыбкой, что я разревелась.
Подошёл, обнял и прошептал:
— Прости. Не осознавал, как тебе тяжело. Так больше не будет.
Дома ждал сюрприз. В квартире — чистота, как в операционной. Стол — накрыт. Он приготовил всё, что я люблю. Купил мои любимые «картошки» из кондитерской. В холодильнике — аккуратные контейнеры с полуфабрикатами на неделю. А рядом стоял второй холодильник.
— Чтобы закупалась раз в неделю и не таскала тяжести. Я всё осознал, — сказал он.
И я осознала — люблю его. Да, он ест как не в себя. Да, иногда бесит. Но он старается. Услышал меня. А это — дороже любых слов.
Развод отменяется. А вот ужин — готов. И пусть даже стряпать снова придётся мне. Но теперь — с любовью. И с его помощью.
