Раз уж ты так уверена, что я ветреная, расскажи всем собравшимся, от когда именно ты нагуляла своего сына! Ведь ты сама мне проболталась!
Голос Дмитрия звучал тихо, почти умоляюще. Он стоял посреди комнаты, уже одетый в парадный костюм, нервно поправляя идеально завязанный галстук. Лиза не оборачивалась. Она смотрела на своё отражение в зеркале, медленно и с хирургической точностью подводя губы помадой тёмно-вишнёвого оттенка. Тёмно-бордовое шёлковое платье облегало её фигуру, оставляя мало простора для воображения, но при этом выглядело строго и элегантно. Это был наряд женщины, знающей себе цену. Наряд для битвы.
А что с ним не так, Дим? её голос звучал спокойно, ровно, без намёка на раздражение. Именно это её хладнокровие пугало мужа больше всего. Он привык к её вспышкам, к ссорам, после которых можно было обняться и сделать вид, что всё в порядке. Но эта ледяная невозмутимость была для него чем-то новым и чужим.
Ну ты же знаешь маму. Она может решить, что это слишком откровенно, наконец подобрал он слово, которое не звучало бы как прямое обвинение.
Лиза закончила с макияжем, отложила помаду и медленно повернулась к нему. На её губах играла едва заметная, холодная улыбка.
Твоя мама сочтёт откровенным даже монашеское одеяние, если оно будет на мне. Или ты забыл её звонок тёте Любе на прошлой неделе? Когда она шёпотом, но так, чтобы ты слышал, рассказывала, как я «заигрываю» с нашим соседом-пенсионером? С дедом Николаем, которому восемьдесят три, и он путает меня с соцработницей.
Дмитрий вздрогнул, будто от удара. Он помнил тот разговор. Он стоял в коридоре, делая вид, что ищет ключи, а его мать на кухне вещала свою ядовитую проповедь. Тогда он просто ушёл в комнату, а вечером сказал Лизе, что ей просто нужно быть выше этого.
Лиз, пожалуйста, не начинай. Сегодня её юбилей. Пятьдесят пять лет. Давай просто проведём вечер спокойно. Ради меня. Просто пропусти мимо ушей, ладно?
«Пропусти мимо ушей». Эта фраза стала лейтмотивом последних двух лет их брака. Не замечать, когда свекровь при гостях громко сомневается в её кулинарных талантах. Не реагировать, когда на годовщину свадьбы она дарит книгу под названием «Как сохранить семью». Игнорировать бесконечные намёки, косые взгляды и откровенную ложь, которую Надежда Петровна с упоением распространяла среди всей родни. Лиза терпела. Молчала. Ради него. Ради Димы, которого любила и который каждый раз смотрел на неё глазами затравленного зверя, разрываясь между матерью и женой.
Но что-то сломалось. То ли месяц назад, то ли неделю, то ли сегодня утром, когда она выбирала это платье. Она посмотрела в зеркало и вдруг осознала: больше не может. Не может быть «мудрее», «выше» и «терпимее». Чаша переполнилась, и её содержимое превратилось в лёд.
Ладно, дорогой, неожиданно мягко сказала она. Дмитрий с облегчением выдохнул. Я не буду обращать внимания. Буду милой и вежливой. Улыбнусь твоим тёткам, считающим меня гулящей. Поцелую твою маму и пожелаю ей долгих лет жизни.
Она подошла вплотную, провела пальцем по лацкану его пиджака, будто поправляя несуществующую складку. Он хотел обнять её, но её тело было напряжено, будто тетива лука.
Спасибо, родная, прошептал он. Я знал, что ты меня поймёшь.
Лиза подняла на него глаза. В её взгляде не было ни тепла, ни любви. Только холодная ясность.
Я даже тост скажу. Красивый. За семью, за честность и верность. Думаю, твоей маме понравится.
Она взяла с туалетного столика небольшую сумочку, и в воздухе повис терпкий аромат её духов. Дмитрий улыбнулся, не уловив в её словах ничего, кроме долгожданного перемирия. Он не знал, что Лиза идёт на этот юбилей не сдаваться. Она шла на войну. И не собиралась быть побеждённой.
Зал ресторана, выбранного Надеждой Петровной для торжества, утопал в позолоте и тяжёлой, показной роскоши. Воздух был густым от смеси духов, лака для волос и дорогих блюд. Он казался Лизе удушливым, словно она дышала не кислородом, а чужим самодовольством. Родственники, большинство из которых она видела впервые, подходили к их столику, вручали юбилярше букеты и с натянутыми улыбками желали здоровья. Дмитрий сиял, с гордостью представляя мать, принимая поздравления так, будто праздновал он сам.
Лизе в этом спектакле отводилась роль красивого, но немого аксессуара. Она сидела с прямой спиной, отвечала на формальные улыбки такой же формальной улыбкой и чувствовала на себе липкие, оценивающие взгляды. Вот тётя Люба, которой Надежда Петровна жаловалась на неё, бросила взгляд на её платье и тут же что-то прошептала соседке. Вот жена двоюродного брата Димы, оглядев Лизу с ног до головы, демонстративно придвинулась к мужу, словно защищая его.
Яд, который свекровь методично вливала в уши родни, сделал своё дело. Лиза была чужой. Опасной. Женщиной с сомнительной репутацией, которую терпели только из-за Дмитрия. А он, её муж, ничего этого не замечал. Или делал вид.
После третьего блюда тамада полный мужчина с неестественно громким голосом ударил по микрофону, призывая к тишине.
А теперь слово предоставляется виновнице торжества! Нашей любимой, нашей несравненной Надежде Петровне!
Зал взорвался аплодисментами. Свекровь поднялась во главе стола. В сверкающем платье цвета шампанского она действительно напоминала королеву. Её взгляд скользнул по собравшимся, задержавшись на Лизе дольше, чем нужно.
Дорогие мои! её голос звучал глубоко, бархатисто, с актёрским драматизмом. Семья это наша крепость. Это место, где тебя любят и принимают. Но крепость стоит на фундаменте. А фундамент это честность. Верность. Чистота помыслов.
Она сделала паузу. Лиза почувствовала, как Дмитрий под столом сжимает её
