Он взглянул на сына и ушёл — прямо из роддома. А я осталась одна, в слезах, с младенцем на руках.
Марина отсчитывала минуты до выписки. День, которого она ждала долгие девять месяцев, наконец наступил. Она только что покормила малыша, поправила край одеяльца в конверте и, прижимая его к груди, подошла к окну. На улице стоял крепкий январский мороз, редкое зимнее солнце слепило глаза. И тогда она увидела его — Дмитрия, мужа, свою любовь. Он стоял у входа с огромным букетом алых гвоздик и мягким медвежонком. Махал ей рукой, улыбался.
Всё было, как в самых сладких грёзах. Пока он не взял сына на руки.
Он посмотрел на ребёнка — и в тот же миг лицо его изменилось. Улыбка исчезла, глаза потемнели, зубы стиснулись. Он сунул конверт с младенцем обратно в руки Марины, бросил на неё взгляд, полный ненависти и отвращения… и молча развернулся.
Марина остолбенела. Стояла у выхода, в белых дублёнках, сжимая малыша. Медсёстры переглянулись, одна осторожно подошла:
— Вы… не принимайте близко. Наверное, решил, что ребёнок не его. Малыш светленький, а вы оба смуглые. И глаза у него голубые…
Марина не верила своим ушам. Сам Дмитрий ещё на УЗИ смеялся, когда она говорила, что малыш, кажется, будет беленьким. «От почтальона, что ли?» — шутил он. Это были глупые шутки, и она не придавала им значения. Но теперь всё рухнуло.
Она звонила — он не брал трубку. Такси вызвала дрожащими пальцами, в груди клокотала обида. Водитель, пожилой мужчина с морщинистым лицом, молча смотрел на плачущую молодую мать. Потом вдруг сказал:
— Не плачьте, дочка. Молоко пропадёт. А он — теперь ваше всё. Не опускайте руки. Всё наладится. У вас есть он.
Марина всхлипнула, кивнула и поцеловала сына в лобик:
— Слышишь, Ванюша? Всё будет хорошо. Обязательно.
Квартира встретила её тишиной. Дмитрий не вернулся. В комнате, где всё было готово для малыша, стало непривычно пусто. Марина легла рядом с сыном, прижала его к себе и впервые за долгое время дала волю слезам. Не от страха. От предательства.
Дмитрий пришёл поздно. Пьяный. Глаза мутные, от него разило перегаром. Не говоря ни слова, он подошёл к кроватке, уставился на ребёнка. Марина замерла — сердце колотилось, как у загнанного зверя.
— От кого он? — прохрипел он.
— От тебя. Сделаешь ДНК — и уходи. Унижаться не собираюсь.
В голове всплывали моменты: как они вместе разглядывали тест с двумя полосками, как он гладил её живот, как покупали первые ползунки, как спорили об имени. А теперь… он смотрел на сына, как на чужого.
— Просто… не похож. Будто не наш.
— Я сказала — твой.
Марина начала менять подгузник, когда Дмитрий вдруг рванулся вперёд. Она испугалась — подумала, что он выхватит ребёнка. Но он застыл, уставившись на крохотную ножку.
— Родимое пятно… У него такое же, как у меня… На той же ноге. Точно такое же!
— Отойди. Не кричи, он спит.
— Господи… но почему он светлый?
— На твоего деда похож. Ты сам рассказывал — он был белобрысым, с голубыми глазами.
Дмитрий замер. Потом опустился на колени, схватился за голову и прошептал:
— Прости… Я дурак… Марина, прости.
Она не ответила. Всё внутри пылало. Первые дни держалась холодно — только ради сына. Отношения висели на волоске, но Дмитрий старался. Купал малыша, не спал ночами, просил прощения снова и снова. Лишь через пару недель она позволила себе растаять.
Когда приехали родственники Дмитрия — тётки, дядья, бабки — все в один голос ахали:
— Вылитый дед Иван! Такой же белобрысый и крепенький! И глаза — чистые, как небо!
Дмитрий держал сына на руках и повторял с гордостью:
— Это мой сын! Мой Ваня! Мой кровинушка!
А Марина смотрела на них и понимала: иногда отцу нужно пройти через тьму, чтобы разглядеть своё солнце.
