Он глянул на сына и ушёл — прямо из роддома. А я осталась одна, в слезах, с комочком счастья на руках.
Варя отсчитывала минуты до выписки. День, которого она ждала все девять месяцев, наконец наступил. Только что покормила малыша, поправила уголок одеяльца в конверте и, прижимая его к груди, подошла к окну. На улице трещал февральский мороз, редкое зимнее солнце слепило глаза, и она увидела его — Сергея, мужа, свою вторую половинку. Он стоял у входа с огромным букетом алых роз и плюшевым медведем размером с телёнка. Махал ей, улыбался во весь рот.
Всё было как в сказке. Пока он не взял сына на руки.
Взглянул на ребёнка — и в тот же миг лицо его перекосилось. Улыбка испарилась, глаза стали чужими, скулы напряглись. Сунул конверт с малышом обратно в руки Варе, бросил на неё взгляд, полный ненависти и брезгливости… и молча развернулся.
Варя остолбенела. Стояла у входа, в пушистых унтах, с младенцем на руках. Медсёстры переглянулись, одна осторожно подошла:
— Вы… не принимайте близко. Но он, наверное, подумал, что ребёнок не его. Малыш светленький, а вы оба смуглые. Да и глаза голубые…
Варя не могла поверить. Сам Серёжа на УЗИ ржал, когда она говорила, что кроха, кажется, будет беленьким. «От сантехника, что ли?» — прикалывался он. Шутки были дурацкие, но она не придавала им значения. А теперь всё рухнуло.
Звонила — трубку не брал. Вызвала такси дрожащими пальцами, в груди клокотала обида. Водитель, дедок с глазами, полными житейской мудрости, молча поглядывал на рыдающую маму. Потом не выдержал:
— Не реви, золотко. Молоко уйдёт. А он теперь твоя радость. Не вешай нос. Всё образуется.
Варя всхлипнула, кивнула и чмокнула сына в макушку:
— Слышишь, Ванюшка? Всё будет хорошо. Обязательно.
Квартира встретила её гробовой тишиной. Сергей не появился. В детской, где всё было приготовлено для малыша, стало как-то пусто и неуютно. Варя прижала к себе сына и впервые за долгое время дала волю слезам. Не от страха. От предательства.
Сергей вернулся поздно. На взводе. Глаза мутные, от него несло, как от перегарочной бочки. Не сказал ни слова. Подошёл к кроватке, уставился на ребёнка. Варя замерла — сердце колотилось, как у загнанного зверя.
— От кого? — прохрипел он.
— От тебя. Сделаешь ДНК — и вали. Я не собираюсь терпеть унижения.
В голове всплывали картинки: как они разглядывали тест с двумя полосками, как он гладил её живот, как скупал распашонки, как спорили над именем. А теперь… смотрит на ребёнка, будто на подкидыша.
— Просто… не похож. Как будто не наш.
— Я сказала — твой.
Варя начала менять подгузник, как вдруг Сергей дёрнулся. Она испугалась — думала, сейчас выхватит малыша. Но он замер, уставившись на крохотную ножку.
— Родинка… У него такая же, как у меня! На той же ноге!
— Тихо. Он спит.
— Блин… но почему он светлый?
— В твоего деда. Ты сам говорил — он был белобрысым, с глазами, как небо.
Сергей обмяк. Осел на край кровати и прошептал:
— Прости… Я кретин… Варь, прости…
Она не ответила. Всё внутри горело. Первые дни держалась холодно, только ради Ванечки. Отношения висели на волоске, но Сергей старался. Купал ребёнка, не спал ночами, извинялся тысячу раз. Лишь через пару недель она смогла его простить.
Когда приехали родственники Сергея — тётки, дядья, бабки — все хором ахали:
— Да это ж вылитый дед Иван! Такой же белый да крепкий! И глазёнки — небесные!
Сергей качал сына на руках и сиял:
— Это мой сын! Мой Ванька! Моя кровинушка!
А Варя смотрела на них и думала: иногда отцу нужно заблудиться в темноте, чтобы найти своё солнышко.
