Две матери, одна душа
Моя родная мама, Алевтина, ушла из жизни, когда мне едва исполнилось два года. Я знала её только по старым снимкам, но память о ней жила во мне. Однако всю свою жизнь я называла мамой другую женщину ту, что вошла в наш дом и осталась навсегда.
Я не помню, когда именно появилась мама Люба. Казалось, она была рядом всегда. Невысокая, с мягкими округлыми чертами лица, глазами тёмными, как ночь, и улыбкой, от которой даже в самый хмурый день становилось светлее.
Мамуля Люба так я обращалась к ней.
Любочка, ласково подхватывал папа.
Родственники никогда не скрывали, что она мне не родная. Но моё сердце приняло её без колебаний. Я верила, что мама Алевтина, уходя, попросила Бога послать мне ангела-хранителя. И Он услышал.
Тётки по маминой линии и бабушка часто забирали меня к себе. Они не упускали случая спросить:
А кормит она тебя? А обнимает перед сном? А на прогулку водит?
Я молчала. Тогда я ещё не умела объяснить, что эти вопросы ранят. Теперь же я понимаю: они не могли принять мою любовь к маме Любе. А ведь она любила меня так же сильно, как если бы я была её кровной дочерью.
Она никогда не запрещала мне вспоминать маму Алевтину. Наоборот, сама брала мою руку и вела в церковь.
Мы заходили в тихий, наполненный духом ладана храм. Перед образами теплились свечи. Она покупала две: одну за здравие, другую за упокой.
Эту свечку поставим за тебя, солнышко, чтобы Господь тебя хранил. А эту за маму Алевтину, чтобы ей было светло в Царствии Небесном.
Я смотрела, как она осеняет себя крестом, и шептала вместе с ней молитву.
Мамуля, а мама Алевтина нас видит? робко спрашивала я.
Видит, родная, отвечала она, гладя мои волосы. Душа бессмертна. Она пребывает с Господом. И если мы молимся, мама Алевтина слышит и радуется.
После службы мы заказывали панихиду. И когда священник пел «Со святыми упокой», мама Люба тихо крестилась и шептала:
Царствие Небесное, Алёнушка мы бережём твою Катюшу.
А выходя из храма, она улыбалась сквозь слёзы:
Видишь, деточка, у тебя две матери. Одна на небе, другая на земле. Но любовь у нас одна на двоих.
Мы жили в деревне, и все знали маму Любу. Она работала в полевой кухне, спешила на работу мелкими, быстрыми шагами.
Куда торопишься, Люба? окликали её соседи.
На работу, голубчики! Дел невпроворот, отвечала она.
Возвращалась так же стремительно. Едва переступала порог сразу ко мне:
Катенька, как день прошёл? Кушала? Уроки сделала?
И непременно крепкие объятия, поцелуи в лоб, щёки, кончик носа
Этот носик самый лучший! шептала она, целуя меня.
А когда пекла блины, всегда оставляла для меня немного теста.
Ну-ка, моя хозяюшка, попробуй сама замесить.
А вкусные получатся? спрашивала я, перепачканная в муке.
Конечно! У тебя руки золотые, прямо как у мамы Алевтины.
Её блины были невероятно вкусны с маслом, сметаной, мёдом А сама она была словно домашний хлеб душистая, мягкая, согревающая сердце.
Когда на первой работе у меня что-то не получалось, она всегда находила нужные слова.
Мам, я всё путаю ничего не выходит, жаловалась я.
Она садилась рядом, брала мои руки в свои тёплые, немного шершавые ладони:
Катюша, а кто не ошибается? Ошибки это уроки. Записывай, чтобы не забыть. Я тоже не сразу всему научилась. Все рецепты в тетрадку выписывала. И ничего справилась. И ты справишься. Главное не падай духом.
Когда родился мой сын, мама Люба всю ночь простояла под окнами больницы. Был март, холодный ветер пробирал до костей, но она не уходила.
Мамуля, зачем же ты мёрзла? спросила я потом.
Она улыбнулась своей доброй, тёплой улыбкой:
А где же мне быть, доченька? Я молилась под твоими окнами, чтобы Господь дал тебе силы, а ангелы берегли твоего малыша. Пусть я не могла быть рядом, но сердце моё было с вами.
А потом однажды утром раздался звонок от папы:
Дочка мамы Любы больше нет.
Я не могла в это поверить. Казалось, такой свет не может просто исчезнуть.
Сегодня я перебираю старый альбом. Фотографии мамы Алевтины и мамы Любы переплетаются в нём, как узоры на русском платке. И я понимаю: Бог не оставил меня сиротой. Одну маму Он дал мне для рождения, другую чтобы научить любить и верить.
