Меня зовут Полина. Мне 25, и я совершила то, на что не решалась даже в самых смелых грёзах: разорвала отношения с матерью, которая всю жизнь видела во мне обузу. Этот поступок стоил мне рек слёз, кучу рублей и уйму душевных терзаний, но ни капли раскаяния. Моя мать, Галина Сергеевна, никогда не питала ко мне тёплых чувств, а её равнодушие оставило раны, которые заживают до сих пор. Теперь я живу для себя — и впервые дышу полной грудью. Это история о боли, борьбе и спасении.
Я росла в крохотном городке под Воронежем, не зная отца. Мать отмалчивалась о нём, будто его и вовсе не существовало. До восьми лет мы ютились у бабушки, которая меня искренне ненавидела. Она осыпала меня обидными прозвищами, клеймила «нахлебницей» и ругала за каждый чих. Я научилась растворяться в пространстве, лишь бы не попадаться ей на глаза. Потом у мамы появился мужчина, Валерий, и мы переехали к нему. Но и там я оставалась лишней. Отчим шипел, чтобы я «не мозолила глаза», и я стала призраком в их доме.
Всё изменилось, когда я училась в девятом классе. Мать забеременела, и вскоре у них с Валерием родился сын, Никита. Он мгновенно стал центром их вселенной, а я — ненужным довеском. Мама души не чаяла в брате, а мне не перепадало даже крохи внимания. Я возненавидела его — и сама пугалась этих чёрных мыслей. Видимо, мать что-то заподозрила, потому что вскоре меня отправили в колледж в соседний город. До восемнадцати она изредка присылала деньги, но в мой день рождения холодно бросила: «Теперь крутись как хочешь». К тому времени я уже подрабатывала официанткой и худо-бедно могла прокормить себя. А потом мне запретили приезжать домой: «Тут тебя никто не ждёт». Я так и не поняла, говорила ли она за себя или за отчима, но её слова въелись в сердце как заноза.
Я не сдалась. Решила доказать матери, что чего-то стою. Поступила в институт, работала в три смены, выкладывалась по полной. Иногда звонила ей, надеясь на каплю тепла, но в ответ слышала лишь равнодушие. Она редко брала трубку, а если и отвечала, то будто из вежливости. Однажды она позвонила сама — впервые за всю жизнь. Рыдая, сообщила, что Валерий погиб. Я бросила всё и помчалась к ней в деревню. Устроила похороны, потратив все накопления на съёмное жильё. Месяц я была для них единственной опорой: поддерживала мать, нянчилась с братом. Но когда предложила переехать к ним, она отрезала: «Нет, Поленька. Живи своей жизнью». Это был новый удар под дых.
После этого я провалилась в депрессию. Мир будто выцвел, жить не хотелось. Спасением стали сеансы у психотерапевта. Лечение било по карману и давалось тяжело, но я понимала: если сама себя не вытяну, никто не поможет. Ситуация ухудшалась, когда мать звонила — но лишь затем, чтобы что-то попросить. То деньги, то помощь по хозяйству. Приезжая к ней, я выслушивала бесконечные восхищения успехами Никиты, а мои достижения её не трогали. После таких визитов я возвращалась домой разбитой, как после драки. Я чувствовала себя использованной — словно дойная корова или удобная подставка.
Я боролась за себя годами. Работала, училась, ходила на терапию. А две недели назад мать позвонила снова. Я взглянула на экран — и впервые не почувствовала привычного стука сердца. Я не ответила. Через два дня внесла её номер в чёрный список. Руки не дрожали, в груди не было боли. Лишь спокойствие. Это был момент, когда я наконец отпустила её. Я больше не хочу быть дочерью, которую терпят по необходимости. Я устала жить ради женщины, не способной меня ценить.
Я знаю, что прощение — это важно. Но моя мать его не заслужила. Я отдала ей всё — время, деньги, душу, — а в ответ получала лишь пустоту. Теперь я живу для себя и строю своё будущее. Если у меня будут дети, я точно знаю, какой матерью не стану. Не повторю её ошибок. Боль сделала меня сильнее, но иногда я всё ещё спрашиваю себя: разве я не заслуживала любви? Почему она так легко отказалась от меня?
