Галина Степановна вытерла руки о подол передника, в который раз проверив яблочный рулет в духовке. Бока уже зарумянились, но сердцевина еще не пропеклась. За окном скрипнула калитка – возвращались домой невестка с зятем и пятилетний Ванюша.
— Бабуль! – раздался звонкий голосок внука, и Галина Степановна невольно улыбнулась. Ради этого мальчишки она готова терпеть даже вечное недовольство Ларисы, золовки своей.
— Мам, опять у плиты простояла весь день? – вошедший на кухню Алексей, ее сын, чмокнул мать в щеку и тут же потянулся к горячей выпечке.
— Руки помыл? – шлепнула его по пальцам Галина Степановна. – Грязь с улицы тащить!
— Галина Степановна, мы же договаривались – сегодня я готовлю ужин, – появившаяся на пороге Лариса держала авоськи с продуктами. – Отдыхайте хоть иногда.
Губы старухи плотно сжались. Опять командует, будто не в своем доме.
— Я отдыхаю, когда стряпаю, – отрезала она. – Да и что плохого, если хочу внука порадовать?
Лариса вздохнула, молча принялась раскладывать покупки. Алексей бросил на мать предостерегающий взгляд. Галина Степановна сделала вид, что не заметила.
— Ванюша, мой ручки, будем чай с бабушкиным пирогом кушать, – позвала она внука, нарочито не глядя на невестку.
А ведь когда-то у нее была своя жизнь. Собственный дом, где она была полновластной хозяйкой, где по воскресеньям собирались подруги на чай с вареньем, где в палисаднике цвели пышные георгины. Все рухнуло в ту злополучную ночь, когда вспыхнул пожар.
До сих пор перед глазами стояло зарево, в ушах звенели крики соседей. Она стояла на морозе в ночной сорочке, кутаясь в чужой платок, и смотрела, как огонь пожирает дом, где прожила тридцать лет.
— Не горюй, мам, – тогда говорил Алексей, обнимая за плечи. – Поживешь у нас, пока с документами и страховкой разберемся.
«Поживешь» затянулось на полгода. Тесная двушка сына и невестки стала ее пристанищем. Она спала на раскладушке в зале, каждое утро ее убирала – и все время чувствовала себя лишней.
— Бабуля, давай вместе тесто месить! – Ваня вернулся с мокрыми, но все равно липкими от сладостей руками.
— В следующий раз, зайчик, – улыбнулась Галина Степановна. – Видишь, пирог уже готов.
— Хочу сейчас печь!
— Не сегодня, – вмешалась Лариса. – Бабушка устала. И скоро ужин.
Галина Степановна бросила на невестку колкий взгляд. Опять указывает. Опять решает за нее.
— Ничего я не устала, – огрызнулась она. – И с внуком своим заниматься могу сколько захочу.
— Мам… – Алексей устало провел рукой по лицу. – Давай без этого.
— А что я такого сказала? – Галина Степановна всплеснула руками. – Разве я не имею права с внуком время проводить?
— Имеете, конечно, – Лариса говорила ровно, но старуха видела, как побелели ее пальцы, сжимающие пакет молока. – Просто у Вани режим. Помните?
— Это мой внук! – Галина Степановна почувствовала, как по спине разливается жар. – Я лучше знаю, что ему нужно. Своего сына вырастила — ничего, человеком вырос.
— Мать! – Алексей хлопнул ладонью по столу. – Хватит!
Лариса молча вышла. Ваня испуганно прижался к бабушке. Галину Степановну вдруг запершило в горле.
Она бы никогда не переехала к ним добровольно. Никогда. Но выбора не было. Страховки хватило лишь на покрытие ипотеки за сгоревший дом. На новое жилье денег не было, а на съем – пенсии не хватало.
— Лёшенька, я же не специально, – прошептала она. – Просто тяжело. Всю жизнь сама себе хозяйка была, а теперь…
— Понимаю, мам, – вздохнул сын. – Но и ты пойми: это и Ларисин дом. Она — мать Вани. Ей решать, что можно, а что нельзя.
Это был извечный спор. Галина Степановна считала, что невестка слишком строга: и мультики — только час в день, и сладкое — после еды, и спать ровно в девять. Ребенка замучила, по ее мнению.
— Пойду проверю, как Лариса, – сказал Алексей и вышел.
Галина Степановна осталась одна, опустившись на табурет. Как же она устала от этих вечных ссор. От чужих правил. От чувства, что стала обузой.
Поздно вечером, когда Ваню уложили, а Алексей доделывал отчет, Лариса постучалась в ванную, где Галина Степановна расчесывала перед зеркалом седые волосы.
— Можно? – приоткрыла дверь невестка.
— Заходи, – неохотно разрешила свекровь. – Полотенце нужно?
— Нет, поговорить.
Галина Степановна напряглась. Только бы не скандал.
— Галина Степановна, – Лариса села на край ванны. – Я понимаю, как вам тяжело. Но поймите и вы меня. Это мой ребенок.
Старуха хотела огрызнуться, но замерла, увидев в зеркале лицо невестки. Усталое, с глубокой складкой между бровей. И глаза — не злые, просто измученные.
— Знаю, – неожиданно для себя сказала Галина Степановна.
