— Олеся, ты осознаёшь, что она натворила? — Алёна Викторовна нервно мяла в руках носовой платок, глядя на дочь покрасневшими от слёз глазами. — Квартира! Домик в СНТ! Даже бабушкина шкатулка с фамильными украшениями! Всё этому… этому Геннадию Семёновичу!
Олеся молча стояла посреди комнаты, где ещё вчера красовался бабушкин буфет с фарфоровыми чашечками. Теперь здесь зияла пустота — точь-в-точь как в её душе.
— Мам, давай сядем, обсудим спокойно, — попыталась она уговорить мать, но голос предательски дрожал.
— Да как тут спокойно-то?! — всплеснула руками Алёна Викторовна. — Я всю жизнь за ней ухаживала! Каждый день навещала, лекарства таскала, по врачам возила! А этот сосед только улыбался да «здравствуйте, Татьяна Михайловна» бубнил!
Олеся опустилась на диван. Она помнила «деда Гену», как его все в доме звали. Невысокий, аккуратный мужчина лет семидесяти, всегда в отглаженной рубашке и с тёплым взглядом. Бабушка частенько рассказывала, как он ей помогает — то кран починит, то в магазин сходит, когда ноги уже совсем не слушались.
— Мам, а может, бабуля не просто так так решила? — осторожно предположила Олеся.
Алёна Викторовна резко обернулась.
— Ты совсем с катушек? Он её заколдовал, что ли! Или запугал! Нет, я в суд обращусь, пусть разбираются! Старая была, в себе не соображала!
— Мам, бабуля до последнего дня была в твёрдой памяти, ты сама знаешь, — тихо возразила Олеся. — Помнишь, как она на прошлой неделе тебе про соседку тётю Катю сплетничала? Про то, как та в пижаме на балконе кофе пила?
Но мать не слушала. Она шагала по комнате, размахивая руками.
— Да что он такого сделал-то? Ну, гвоздь в стенку забил пару раз! А я что, не помогала? Я же родная дочь! У меня права есть!
В дверь вежливо постучали. Олеся пошла открывать, хотя сердце ёкнуло — она догадывалась, кто там.
На пороге стоял Геннадий Семёнович с маленьким букетом ромашек. Лицо его было усталым и печальным.
— Добрый день, — сказал он тихо. — Можно войти? Хотел поговорить.
— Вот и поговорим! — выкрикнула из комнаты Алёна Викторовна, появляясь в прихожей. — Как вы посмели?! Как вы посмели обманывать беспомощную старушку?!
Геннадий Семёнович сжал губы, но в глазах не было торжества — только грусть.
— Алёна Викторовна, давайте присядем. Я понимаю ваши чувства.
— Ничего вы не понимаете! — не унималась она. — Вы специально к ней подлизывались! Знали же, что у неё семья есть!
— Знал, — кивнул Геннадий Семёнович. — И никогда не просил Татьяну Михайловну ни о чём.
Он вошёл в комнату, поставил цветы на подоконник. Олеся заметила, как дрожат его руки.
— Хотите, я расскажу, как всё было? — спросил он, оборачиваясь к женщинам.
— Рассказывайте, — холодно бросила Алёна Викторовна. — Послушаем с интересом.
Геннадий Семёнович медленно опустился в кресло — бабушкино любимое место.
— Познакомились мы четыре года назад, когда я сюда переехал. Жена умерла, детей нет, решил квартиру поменять на что-то попроще. Татьяна Михайловна первая ко мне зашла, пирожков с капустой принесла. Сказала: «Мужчине одному тяжело, соседи должны друг другу помогать».
— И вы сразу смекнули, что она одинокая пенсионерка с имуществом, да? — ехидно перебила Алёна Викторовна.
— Я понял, что ей очень одиноко, — спокойно ответил Геннадий Семёнович. — Мы сидели за чаем, и она рассказывала мне про внучку, которая в другом городе учится, про дочь, которая вечно занята. Говорила: «Приходят ко мне раз в неделю, по быстрому убегают — дела, заботы».
Олеся почувствовала, как щёки загорелись. Это была правда. Мама действительно навещала бабушку по воскресеньям, проводила пару часов, убиралась и уезжала. А сама Олеся и того реже — учёба, друзья, личная жизнь…
— Стали общаться, — продолжал Геннадий Семёнович. — Татьяна Михайловна любила поболтать, а мне после смерти Нины было очень тихо. Она звала меня на чай, я ей по хозяйству помогал. Когда она с гриппом слегла, я ей куриный бульон варил, в аптеку бегал.
— За это она вам всё состояние оставила? — не поверила Алёна Викторовна.
— Она мне ничего не оставляла специально, — вздохнул мужчина. — Просто однажды разговорились о жизни, о будущем. Татьяна Михайловна сказала: «Гена, я знаю, что дочь меня любит, но у неё своя жизнь. И правильно. А ты для меня стал как сын, которого у меня не было».
Геннадий Семёнович замолчал, глядя в окно. Потом повернулся к Алёне Викторовне.
— Она переживала, что вы устаёте. Говорила: «Лёля моя работает, внуков воспитывает, а тут ещё я со своими болячками». И добавляла: «Гена меня понимает, ему тоже одиноко, мы друг другу нужны».
— Слова! — вспыхнула Алёна Викторовна. — А на деле вы старушку обвели вокруг пальца!
— Мам, — тихо сказала Олеся. — Дай ему договорить.
Мать надулась, но промолчала.
— Татьяна Михайловна сама предложила завещание, — продолжил Геннадий Семёнович. — Я отказывался. Говорил: «Что вы, у вас же дочь есть, внучка». А она отвечала: «Им и без меня хорошо, а ты ни с чем останешься. Хочу, чтобы ты спокойно жил».
Он встал, прошёлся по комнате.
— Я пытался её переубедить. Предлагал: давайте часть дочери, часть внучке. Но она упёрлась. Сказала: «Я решила, и всё. Ты мне дороже всех, потому что ты рядом, когда мне плохо».
Алёна Викторовна фыркнула.
— Очень трогательно! И что теперь нам делать?
Геннадий Семёнович остановился, посмотрел на неё внимательно.
— Алёна Викторовна, я к вам за этим и пришёл. Мне эта квартира не нужна. У меня своя есть. И домик в СНТ тоже ни к чему — здоровье не то. Я хИ когда Алёна Викторовна наконец обняла его, поняв, что бабушка просто хотела, чтобы все они стали одной семьёй, в комнате стало как-то светлее, словно сам воздух наполнился теплом и ушедшая Татьяна Михайловна тихо улыбнулась им с фотографии на стене.
