Убогий номер
Когда Татьяна распахнула дверь гостиничного номера, ей показалось, будто она шагнула в чужую жизнь.
Обои, некогда бежевые, пожелтели от времени. Телевизор — старый, с выпуклым экраном, пульт замотан изолентой. На тумбочке — стакан в потёртом подстаканнике и смятый буклетик с правилами, напечатанный устаревшим шрифтом. Она провела ладонью по покрывалу — жёсткий синтетик, пропахший стиральным порошком и затхлостью.
Номер стоил копейки, и на фото в интернете казался опрятнее. Но ей было плевать. Ей нужна была не гостиница — а передышка. Тишина между жизненными бурями. Место, где не требуется оправдываться.
Она присела на край кровати. За окном грохотал проспект, машины ползли, словно усталые муравьи. Через стену кто-то включил радио. Женский голос вещал о новостях, и казалось, будто в номере кто-то есть, будто одиночество обрело голоса.
В телефоне — ни одного нового сообщения. Последнее было от Сергея: «Прости, но ты сама всё усложняешь». Она не ответила. Удалять не стала — лень. Не из-за надежды. Проще было чувствовать эту боль — как заноза: пока она ноет, ты знаешь, что ещё жив.
В ванной капал кран. Она открыла воду, смыла тишину, умылась. Смотрела в зеркало: лицо как лицо. Только глаза стали глубже, словно в них поселилась лишняя пустота.
Ночью ей снился отец. Он снова был жив, брился в их кухне в потёртом халате, снова говорил: «Жизнь — как радиоволна. Главное — ловить свою частоту». Она проснулась в темноте и долго сидела, обхватив колени. Отец умер шесть лет назад, но здесь, в этой гостинице с облезлой краской и простынями цвета мартовского снега, он словно вернулся.
Утром она спустилась в столовую. Пахло манкой, растворимым кофе и чем-то ещё — тоской. За соседним столом мужик в потрёпанном пиджаке жевал сосиску и листал газету. Настоящую, бумажную. Он взглянул на неё, кивнул. Она кивнула в ответ. Эти мелочи — взгляд, тишина, пар от чашки — лечили лучше таблеток.
Когда Татьяна вернулась в номер, за окном принялся сыпать снег. Не пушистый, не красивый — серый, будто фон. Она стояла у стекла и смотрела вниз. В этом городе у неё не было ни дел, ни прошлого. Только она сама — здесь и сейчас.
На подоконнике нашла ручку. Вырвала листок из гостиничного блокнота. Написала:
«Мне не нужно прощение. Мне нужно место. Чтобы снова вспомнить, как дышать».
Потом добавила:
«Я не сбежала. Я сделала остановку».
Оставила листок на столе. Не как послание — как отметину. Для себя.
Когда выходила, администраторша глянула на неё:
— Всё нормально?
Татьяна улыбнулась:
— Теперь — да.
Она вышла на улицу. Снег ложился на плечи, на ресницы, на воротник пальто. Ничего не изменилось — и всё стало иным. Потому что внутри наконец стихло.
Потому что она сделала шаг. Не прочь — к себе.
