«Котлеты, гинекология и предел мечтаний»
Когда Артём Соколов высадил свою очередную пассию из машины, он даже нежно поцеловал её в щёку и махнул рукой на прощание. В груди ещё теплился сладкий след её духов, а на губах — привкус измены. Он глубоко вздохнул и повернул ключ зажигания — пора было ехать домой.
У подъезда своего дома в Нижнем Новгороде он замешкался. Стоял минуту, подбирая нужные слова. Надо было сказать твёрдо, по-мужски. Чётко, чтобы раз и навсегда. Он больше не мог жить в этой скучной, холодной, предсказуемой семье. Ему хотелось страсти. Чего-то, от чего мурашки по коже. И он нашёл это — в соблазнительной Ларисе Викторовне.
Он поднялся по лестнице, не дожидаясь лифта. Вдохнул и открыл дверь.
— Привет, — громко сказал он, входя в квартиру. — Галя, ты здесь?
— Здесь, — лениво отозвалась жена. — Ну что, Артёмчик, котлеты будем жарить?
Вот оно. Момент истины. Соколов выпрямился и, прочищая горло, выдал:
— Галя, мне надо тебе сказать… Мы должны расстаться.
Никакого взрыва эмоций не последовало. Ни крика, ни упрёков. Галина даже бровью не повела.
— То есть котлеты отменяются? — равнодушно уточнила она, выглядывая с кухни.
— Как хочешь. Жарь или нет. Я ухожу. К другой женщине.
Обычная жена в такой ситуации закатила бы скандал. Может, даже запустила бы чем-то тяжёлым. Но Галя была не такая.
— Только не говори, что опять не забрал мои сапоги из мастерской, — спокойно произнесла она.
— Чёрт… Забыл, — пробормотал Артём, краснея. — Но если надо, прямо сейчас поеду, привезу!
— Ну конечно… Пошли тебя за сапогами — ты и старые притащишь. Какой есть, такой есть, Соколов, — вздохнула Галя. — Не мужчина, а тряпка с дипломом экономиста.
Артём почувствовал, как его заготовленная речь разваливается. Не так он представлял этот вечер. Не так видел конец своей семейной жизни.
— Галя, ты не понимаешь! Я серьёзно. Я тебя не люблю! Я люблю другую! Я ухожу!
— Замечательно, — ответила она. — Сапоги-то не в мастерской. Иди куда хочешь.
Он аж поперхнулся. Боже, как же с ней сложно спорить! Раньше именно за это спокойствие он её полюбил. За молчаливую силу, за железную логику и умение вести хозяйство. А теперь всё это казалось бетонной стеной, в которую он врезался на полной скорости.
— Я… Я благодарен тебе за всё, — начал он снова. — Но я ухожу. Потому что люблю. По-настоящему.
— Ленка Морозова? — буднично спросила Галя.
— Ч-что? Нет! — замялся Артём. — Откуда ты её знаешь?
— Или Танька Белкина? С ней ты в прошлую пятницу задержался…
Он замолчал. Спина покрылась холодным потом.
— Нет. Не Белкина. И не Морозова. Это Лариса. Лариса Викторовна Голубева. Тридцать шесть, один ребёнок, два аборта… Ты же понимаешь, это любовь всей моей жизни.
— Ты совсем ку-ку, Соколов, — сказала Галя, наливая себе чай. — Ты хоть знаешь, с кем связался?
— Я знаю, что люблю её, — сквозь зубы выдавил он. — И буду с ней.
— А медицинскую карту своей «мечты» читал?
— Н-нет…
— А я читала. Потому что я — гинеколог. Со стажем. Я знаю, где ты был, даже если сам забыл. В этом городе я осмотрела всех женщин, а ты — только некоторых. Так что поверь: Голубева — это не подарок. Это диагноз.
— И что ты предлагаешь? — спросил он обречённо.
— Во-первых, — сказала Галя, — помойся. Во-вторых, я позвоню Петровичу в кожно-венерологический — пусть тебя посмотрит без очереди. А в-третьих — сядь, подумай и не позорь семью.
— Но я же… я…
— Иди душ принимай, — перебила она. — А я котлеты жарить пойду. Захочешь нормальную женщину — скажи. Подберу. Без сюрпризов.
И Соколов молча побрёл в ванную. В мечтах он уходил громко, красиво, с драмой. А на деле ушёл — за мылом.
