В уютной квартирке на окраине Воронежа, где витал аромат свежего щавелевого супа и пожелтевших страниц, сидела Даша, утирая слёзы кулаком. Её мир катился под откос: ближайшая подруга Людмила разводилась с мужем Виктором. Для Даши, не знавшей семейного тепла, они были как родные. Их разрыв ранил её душу, будто трещина в бабушкином самоваре, хранившем тепло былых чаепитий.
Людмила с Виктором хранили молчание. «Не твоё дело», — отрезала подруга, и Даша покорно кивнула: «Как скажешь». Но внутри бушевала буря. Кто же виноват? Разве бывает дым без огня? Мысли, одна страшнее другой, путались в голове. Даше было стыдно за свои догадки — ведь Людмила с Виктором всегда были её опорой. Может, недоброжелатели нашептали? Или чёрная кошка пробежала? Готовая горы свернуть ради друзей, Даша лишь беспомощно сжимала кухонное полотенце — как помочь, если перед ней наглухо захлопнутая дверь?
После развода жизнь Даши перевернулась. Раньше они часто выбирались в её домик под Ельцом — сажали малину, пололи грядки, хохотали до колик. Теперь усадьба стояла пустая, будто вымершая. Людмила была ей сестрой. Ещё в детстве, когда Даша жила в просторной квартире учёных, Людка из коммуналки сбегала к ней — отдохнуть от вечной толкотни. У Даши было всё: отдельная комната, мать-библиотекарь Анна Семёновна, отец-физик Николай Петрович, их потрёпанный «Москвич» и усадьба с яблоневым садом. Для Людмилы это казалось сказкой — сказкой, которая втайне жгла ей сердце.
В том доме, с резными наличниками и скрипучим крыльцом, пахло воском и старыми фолиантами. Акварели матери висели в рамках, а отец любил рассуждать о квантовой физике. Виктор, бывало, копался в сарае, чинил дедовы инструменты, а иногда заводил «Москвич» — его потёртые сиденья ещё хранили отпечатки ладоней Николая Петровича. Старик обрадовался бы, видя, как его вещи служат умелым рукам, пусть даже не родным. Но теперь сарай заколочен, а машина медленно ржавеет под брезентом.
Даша всегда знала, что неказиста, что семейного гнёзда ей не видать. Родители пытались свести её с племянником коллеги — не сложилось. После развода Людмила исчезла — телефон молчал, письма оставались без ответа. Даша, изнывая от тоски, не находила себе места. И вдруг раздался звонок: «Даш, можно заскочить? Поговорить надо».
Он приехал в воскресенье, под ласковым октябрьским солнцем. Даша, по привычке, сварила грибной суп и испекла пирог с капустой — их любимое угощение. Виктор поднялся по рассохшимся ступеням дачи, когда-то казавшейся дворцом, а ныне постаревшей вместе с хозяйкой. Он молча разглядывал облупившуюся краску, затем начал рассказ.
Пятнадцать лет они прожили с Людмилой. В начале ей казалось хрупкой, обиженной жизнью. Она рассказывала, как в детстве нянчила младших, как вытирала сопливые носы вместо того, чтобы учить стихи. Виктор жалел её, носил на руках. Когда Людка забеременела, он был на вершине блаженства, но она лишь морщилась от «токсикоза». После больницы, потупив взгляд, сказала о выкидыше. Врачи якобы нашли патологии. Виктор утешал её, а она обещала: «Ещё успеем». Но «успеем» так и не настало.
Со временем Виктор заметил, как Людмила язвит над Дашей. Звала её «синим чулком», издевалась над усадьбой, «Москвичом», книгами и рисунками, которыми Даша дорожила. Сначала Виктор поддакивал — Даша и правда казалась странноватой, будто из прошлого века. Но когда Людка обозвала её «блаженной», которая упустила «выгодную партию», его покоробило. Он вступился, и Людмилу прорвало: «Ты такой же лузер! Мечтала о нормальной жизни, а ты из-за принципов отказался от повышения! Будем опять в говне сидеть? Я в коммуналке наВ тот вечер Виктор обнял Дашу за плечи, и она поняла, что её счастье – не сон, а крепкая, как дубовые стены старой усадьбы, правда, от которой теперь билось живое, горячее сердце.
