Когда мне было семь лет, у моего отца во второй семье родился мальчик, которого назвали в честь него — Иваном. Иваном Ивановичем.

Однажды отец вошёл в бабушкин двор, держа на руках карапуза с чёрными, как смоль, волосами и большими тёмными глазами. Малыш яростно чавкал соской, а кружевной чепчик никак не выдавал в нём мальчишку.

— Ваня, познакомься, это твоя сестра.

Отец всегда был кратким. Поставил перед полуторагодовалым бутузом факт существования сестры — и всё. Бабушка, хоть и была ошарашена, тут же подхватила малыша на руки. Так 15 сентября 1983 года Иван Иванович вошёл в нашу чисто женскую компанию. Мама называла его только «Ванькой», а бабушка — «черноглазиком».

С бабушкой всё было ясно — в ней и тени нелюбви не водилось.

А вот мама поражала. Обида на отца порой перерастала в лютую ненависть… До появления моего сводного брата.

Ваня родился слабым — с врождённым пороком сердца. Его выходили, но болезнь то и дело напоминала о себе. Он с детства знал все детские кардиологии наизусть. Но, вопреки прогнозам, выкарабкался.

Когда отец привозил его к нам, в доме начинался настоящий переполох. Этот весёлый черноглазый чертёнок умел поднять всех на ноги. Уминал бабушкины пирожки и мамины вареники, строил крепости из подушек посреди комнаты. Пух и перья кружились по всему дому, коты до вечера прятались, а смех разносился по всем шести соткам усадьбы. Мама всегда говорила:

— Привози его чаще.

Именно благодаря Ване отец сумел сохранить общение со мной. Именно благодаря ему мама стала мягче к отцу. Дело было не в жалости. Ваню просто невозможно было не любить. Он обнимал нас, обвивал ручонками и ножками, как медвежонок, и улыбался во весь рот.

— Тётя Надя, я тебя люблю! Бабуля, я тебя люблю! Пап, я тебя люблю!

Как-то раз отец повёз нас в Москву, в Нескучный сад. Цвели каштаны, парк утопал в белом цвете. Чтобы не потерять Ваню, отец купил ему в ГУМе пистолет на батарейках. Ваня жарил без остановки, и треск раздавался по всему саду — так мы знали, где наш «малышок». Но случилась незадача: батарейки быстро сели. Отец носился со мной на плечах по ГУМу и кричал:

— Дочка, смотри в оба, где этот сорванец?

Ваню нашли в отделе с сумочками, где он «обрабатывал» трёх продавщиц — строил глазки и уплетал конфеты, которые они ему давали.

Когда он подрос, мы вместе проходили у отца и дяди «исправительную терапию». Если припомнить, не было дня, чтобы они не расплачивались за наши проделки. Но уезжать домой в конце лета нам не хотелось! Каждый год 29 августа отец с грустью возвращал нас матерям — под рёв и слёзы.

Однажды на Новый год отец повёз нас на городскую ёлку. Связал двое санок и гонял по парку. До сих пор помню наш хохот и снежки, которыми он нас забросал. Но праздник закончился в больнице. Ваня внезапно осел в снег, хватая ртом воздух. Сердце…

В приёмном покое сидели все: я, отец, примчавшаяся на такси мать Вани, а потом и моя мама с бабушкой. Сидели и молча смотрели друг на друга. После этого Ваню долго к нам не привозили — его мать была против «этого странного сборища».

Наша женская компания загрустила. Отец приезжал один. Бабушка и мама понимали — и молчали.

Прошло четыре месяца. В одну субботу что-то грохнуло в калитку, и раздался крик:

— Я приехал! Где вы?! Бабуля!

До сих пор вижу, как мама и бабушка снимали с забора повисшего Ваню и тащили во двор его велосипед. Мы втроём обнимали, трясли и целовали нашего «черноглазика». Потом мама в панике бросилась звонить отцу. Оказалось, брат просто сбежал из дома. Отец влетел во двор бледный, как мел, и заорал:

— Ну всё, где мой ремень? Сейчас ж@па загорится!

Но Ваню это не волновало — он уже прятался за маминой спиной.

Странный был симбиоз: бывшая жена с неутихающей обидой, бывший муж и двое детей, связанных только отцом. И бабушка, которую мы все обожали.

Всякое бывает в жизни.

На моём выпускном он стоял рядом с родителями в белой рубашке и бабочке.
На свадьбе был рядом — мой красавец-брат.
Когда хоронили бабушку — был рядом.

…Моему отцу выпала самая страшная пытка — пережить собственного сына. Наш Ваня умер, когда ему было двадцать восемь. Сердце остановилось.

Единственным утешением отца после этого стала его внучка — моя дочь. Мама после смерти Вани словно прожила ещё одну жизнь за эти годы.

А для меня?

Для меня он всегда жив. Мой любимый младший брат, которого однажды отец принёс в наш дом маленьким комочком.