— Я устал. Устал от тебя, от быта, от всего. Хочу побыть один. Разобраться в себе. — Иван выговорил это ровно, будто читал бумагу, даже не подняв взгляда. — Мне с тобой скучно. Давно не был наедине с собой. Беру тайм-аут.
Эти слова ударили, будто град по лицу. Десять лет брака. Нам обоим по тридцать шесть. А нашему Ванюшке — лишь четыре. Пять лет мы бились, чтобы он родился — клиники, врачи, слёзы, а потом — долгожданные две полоски. Он тогда рыдал, стоя на коленях. В день выписки из роддома вся квартира утопала в розах. А теперь… пауза.
Он молча совал вещи в чемодан, торопился. Взял только зимние. Выходил на кухню, глушил стопку водки — словно храбрость в ней осталась. Ваня тянулся к нему, бормотал что-то, но отец отворачивался, не слушал. Через сорок минут хлопнула дверь. Он ушёл. Я осталась — с сыном, с тишиной, с пустотой в бабушкиной хрущёвке.
Крыша над головой была, но с деньгами — беда. Я уволилась с работы по его настоянию, когда Ване исполнился год.
— Мы столько ждали ребёнка, — твердил Иван. — Он не для яслей. Хочешь — расти сама. Я обеспечу.
И обеспечивал. Без вопросов. Мне казалось, нашла идеал: дом, забота, планы. А он, видно, всё это время вёл обратный отсчёт.
— У него другая, сто процентов, — говорила подруга Галя. — Устал, понимаешь ли. Все так говорят. Тащи его на алименты, даже без развода. Чем ребёнка кормить будешь, пока он «думает»?
Так и сделала. Подала на алименты и бросилась искать работу. Повезло — на старом месте вакансия открылась. Но Ваню не с кем оставить: в сад без очереди не устроишь.
Мать, еле сводя концы с концами на пенсию в 15 тысяч, вздохнула:
— Тащи его сюда. Тяжело, но справлюсь. Только продуктов приноси.
Заняла у Гали — на еду, на проезд. А Иван… Ни звонка. Ни слова. Не спросил, чем сын дышит. Его не было. Не в квартире — во мне.
А потом увидела его. В кафе возле работы. За столиком — стройная брюнетка, лет двадцати семи. Они смеялись. Он гладил её пальцы. Вид — будто груз с плеч. Достала телефон, щёлкнула — для истории. И пошла мимо. Без криков. Без слёз.
Жить стало проще. В квартире — чище. Ни носков под диваном, ни грязных тарелок. Не надо варить ненавистную мне тушёнку, которую он обожал. Никто не орал из-за невынесенного мусора или не включал хоккей на всю громкость. И я поняла — мне легче без него.
Я вспоминала себя. Оказалось, я люблю биатлон, а не хоккей. Ненавижу эти духи «Красная Москва», что он дарил каждый Новый год. Короткие волосы мне идут, а не эти космы. Джинсы и кеды — моё. А не эти платья с рюшами, которые я носила ради него.
Я собирала себя по кусочкам. Через полгода на работе дали повышение. Переклеила обои в любимый бирюзовый, сменила гардероб и… подала на развод.
С его ухода прошло полгода. Ни звонка, ни письма. А за день до суда он объявился. С пионами, с мандаринами.
— Я всё понял, — сказал. — Вернусь. Только… обои у тебя ужасные. И стрижка… не твоё.
— Я тоже кое-что поняла, — ответила я. — Ты мне не нужен. Обои — мои. Стрижка — моя. Кстати, как твою «подругу для раздумий» зовут?
Показала фото. Он побелел.
— Подаю на развод, — сказала ровно. — Нам не по пути. В любви пауз не бывает.
Закрыла дверь. Насовсем. И не жалею. Потому что наконец-то вернулась к себе. И поняла — я себе нравлюсь.
