**Утренние заботы Аграфены**
Аграфена открыла глаза на рассвете, когда солнце лишь начинало золотить край занавески. За окном щебетали воробьи, а в доме царила тишина. Она потянулась, зевнула и глянула на часы — шесть утра. «Пора вставать», — подумала она, хотя еще хотелось поваляться под мягким одеялом. Но дела ждать не станут. Быстро сделав бутерброд с докторской колбасой и выпив кружку душистого чая, Аграфена накинула теплую кофту — утро выдалось свежим — и вышла во двор кормить кур. Так начинался ее день, такой же, как сотни до него, но наполненный тихим счастьем домашних хлопот.
Аграфене было 53, и уже одиннадцать лет она жила в деревеньке, куда перебралась после смерти мужа. Городская суета осталась где-то далеко, а здесь, среди яблонь и подсолнухов, она обрела покой. Ее дом, хоть и старый, но уютный, стоял посреди огорода, где росли кабачки, огурцы и ее гордость — грядка с клубникой. А по двору важно расхаживали куры, которых Аграфена ласково звала «хохлатками». Каждое утро начиналось с них, и этот ритуал был для нее как утренняя молитва.
Пока чайник закипал, Аграфена прикидывала, сколько дел ждет сегодня. Нужно не только кур покормить, но и прополоть морковку, проверить, не перезрели ли кабачки, да и соседка, баба Галя, просила забежать — помочь с вареньем. «Деревенская жизнь не для ленивых», — усмехнулась она, намазывая сливочное масло на черный хлеб. Бутерброд был простой, но вкусный, а чай с душицей, сорванной у забора, согревал душу. Эти минуты тишины перед началом дня она особенно ценила.
Натянув потрепанный свитер и резиновые сапоги, Аграфена вышла во двор. Воздух был свежим, пахло росой и сеном. Она глубоко вдохнула, чувствуя, как наполняется силой. «Вот оно, настоящее», — подумала она, глядя на облака, плывущие по голубому небу. В курятнике уже поднялся переполох — куры засуетились, увидев хозяйку. «Тише, хохлушки, сейчас покормлю!» — улыбнулась Аграфена. Она насыпала в кормушки пшеницу, добавила немного картофельных очистков — куры их обожали — и проверила поилки.
Пока птицы клевали зерно, Аграфена присела на скамейку у забора и задумалась. Деревня научила ее ценить простые вещи: запах парного молока, шелест листвы под ветром, крик петуха на рассвете. Но иногда сердце ныло по сыну, который жил в Питере и приезжал редко. «Надо позвонить Диме, — решила она, — а то всё некогда». Достала телефон, но увидела, что батарейка вот-вот сядет. «Вечером позвоню», — пообещала себе.
Вернувшись в дом, Аграфена вспомнила, что обещала бабе Гале принести яиц. Она собрала их в лукошко — куры неслись исправно, и недостатка не было. «Может, пирог замешу, — подумала она, — Галя любит с вишней». Мысль о пироге подняла настроение, и Аграфена даже запела под нос старую песенку, которую когда-то пела ее мать. Но тут взгляд упал на фотографию на комоде — она с мужем и маленьким Димкой. Сердце сжалось. «Эх, Коля, вот бы ты видел, как я тут хозяйничаю», — прошептала она, проводя пальцем по пыльной рамке.
День пролетел незаметно. Аграфена прополола морковь, собрала кабачки, зашла к бабе Гале, где они просидели за чаем с вареньем добрых полтора часа. Галя, как всегда, делилась новостями: «Слышала, у Сидоровых коза козлят принесла!» Аграфена смеялась, но в душе радовалась этим разговорам — они делали деревню родной. Вернувшись, она затопила печь, замесила тесто и наконец позвонила сыну. Дима был занят, но пообещал приехать в субботу. «Мать, ты там не надрывайся!» — сказал он. Аграфена только махнула рукой: «Да куда я денусь?»
Под вечер, сидя на крыльце с чашкой чая и глядя на первые звезды, Аграфена чувствовала приятную усталость. Куры накормлены, огород в порядке, а из печи доносился сладкий запах вишневого пирога. Жизнь, может, и не идеальна, но своя, честная. И пусть Дима далеко, а Коля только на фото, у нее есть ее дом, ее двор, ее утро с чаем и хлебом. «Завтра опять вставать ни свет ни заря, — сказала она себе, — но это и есть моя доля». И с этой мыслью легла спать, зная, что новый день принесет и заботы, и радость.
