Вкус варенья — вкус воспоминаний
Иван проснулся на рассвете, как привык. Но вместо тёплого запаха блинов или оладий, что обычно наполняли квартиру, стояла глухая тишина. Холодная, непривычная. Даже самовар оставался нетронутым. Он приподнялся, прислушался. Ни скрипа половиц, ни привычного шума на кухне, ни тихого бабушкиного напева. Сердце сжалось.
Он бросился в её комнату. Бабушка лежала на боку, словно пыталась встать, но не смогла. Рука безвольно свесилась с кровати, глаза полуприкрыты. Иван подбежал к ней:
— Бабуля! Что с тобой?..
Она едва пошевелила губами. Он осторожно повернул её, поправил подушку и кинулся звонить в скорую. Руки дрожали. Потом вернулся, начал собирать вещи: ночнушку, тёплый платок, тапочки. Комментировал вслух каждое движение — лишь бы заглушить эту тяжёлую, чужую тишину.
Когда приехали врачи, один из них отвел его в сторону:
— Ты внук? Говорю прямо — дела плохи. В её возрасте… Шансов мало. Если выживет — уже не встанет. Может, и говорить не сможет. Будь готов.
Иван не поверил. Как так? Ведь это его бабушка — боевая, весёлая, с искоркой во взгляде! Она пережила лихие девяностые, одна его вырастила… Как она может не справиться?
Всю дорогу до больницы он держал её руку. Говорил, что всё наладится. Что он рядом.
Когда её увезли на осмотр, он остался ждать. В голове не укладывалось: ещё вчера она стояла у плиты, уговаривала съесть «ещё один блинок», а теперь лежит без движения. Её рука, всегда казавшаяся такой сильной, теперь была хрупкой, как сухой прутик.
Он вспоминал их жизнь. Мать бросила его малышом — укатила за границу и не вернулась. Отца он не знал. Только бабушка — его целый мир. А он… сколько раз огрызался, хлопал дверью, кричал. А она лишь гладила его по голове и вздыхала.
На третий день кровать оказалась пуста.
— Ночью её не стало, — равнодушно сказала соседка по палате, продолжая жевать.
Иван выбежал в коридор, нашёл врача. Тот протянул бумаги, что-то говорил о похоронах, но слова доходили будто сквозь вату. Он шёл домой, как в тумане.
Вечером позвонил начальник:
— Или выходишь послезавтра, или считай себя уволенным!
— Увольте, — бросил Иван и положил трубку.
На похоронах были пара старушек-соседок. Одна помогла с организацией. Иван сидел за столом, глядя на бабушкино фото в траурной рамке. Она улыбалась, словно шептала: «Не горюй. Всё наладится».
Позже соседка сказала:
— Ты в курсе, что мать приезжала?
Иван остолбенел. Нет. Не знал. Оказалось, та хотела продать квартиру, забрать его с собой — новый мужчина прогорел, нужны были деньги.
— Бабушка знала? — тихо спросил он.
— Знала. Боялась, что ты уедешь и снова останешься один.
Он нашёл мать в дешёвой гостинице. Та даже не удивилась.
— Вылитый отец. Только упрямство — моё, — фальшиво улыбнулась она. — Квартира же наполовину моя. Мне нужны деньги.
— Бабушка переписала всё на меня. Ничего не получишь, — ответил Иван.
Женщина скривилась.
— Врёшь! Подам в суд!
— Она умерла. Ты даже на похороны не пришла. Уходи. Я тебя не знаю.
Он вышел, не оглянувшись.
Через неделю в дверь постучали.
— Здравствуйте. Из агентства по уходу. Вы вызывали?
— Бабушки больше нет, — ответил он.
— Сочувствую… — тихо сказала девушка. — У меня тоже мама недавно ушла.
Они пили чай на кухне. Она не тронула бабушкину чашку. Рассказывала о своей матери. Потом предложила:
— Закрой глаза. Вспомни вкус, который был только у неё.
— Вишнёвое варенье, — прошептал он. — Целую банку мог умять.
— Вспомни его. Почувствуй. И она рядом. Ты не один.
Иван закрыл глаза. И бабушка, его родная, снова была здесь — такой, какой он помнил её всегда.
Душа не умирает, пока её кто-то помнит.
