Я обрела любовь в 65 — но на свадьбе брат покойного мужа вскочил со стула и закричал: «Не позволю!»
Когда не стало Сергея, мне казалось — вместе с ним ушла и я. Прожили душа в душу сорок лет: растили детей в Екатеринбурге, копили на дачу, пережили девяностые, смеялись сквозь слёзы. А потом — мгновение. Инфаркт. Ни «прощай», ни «береги себя». Осталась лишь пустота, будто сердце вырвали да и бросили посреди комнаты, где всё ещё пахло его одеколоном.
Годами я не могла опомниться. Разговаривала с портретом, спала на его подушке, боялась выбросить старые тапочки. Дети — в Москве, внуки — в телефоне. И тишина. Такая густая, что, кажется, можно порезать ножом.
Прошло пять лет. Я училась жить с этой тишиной. Но однажды зашла в кафе «У Валентины» — то самое, где мы с Сергеем пили кофе по выходным. И увидела Его. Игорь Петрович. Друг семьи. Когда-то они вместе работали на «Уралмаше», а потом — как сквозь землю провалился. А тут — будто сама судьба подтолкнула.
Узнал сразу. Говорили о прошлом, пили чай с брусничным вареньем, смеялись. И вдруг — легко. Будто камень с души упал. На следующий день он позвонил. Потом были прогулки в ЦПКиО, вареники с вишней, чтение Есенина вслух. Он носил мне букеты сирени и называл «моя королева». В шестьдесят пять я вдруг снова почувствовала — я живая.
Когда он предложил руку и сердце, я растерялась. Дрожали руки, путались мысли: «А что скажут? А дети? А соседки?» Но дочь Аня, самая стойкая, обняла и прошептала:
«Мама, ты заслужила счастье. Даже если кто-то носит в себе злобу».
Свадьбу решили сделать скромной — только родные да пара друзей. Я надела голубое платье, Игорь — тот самый пиджак, в котором провожал сына в армию. Все чокались, смеялись, вспоминали молодость. А я думала: «Господи, неужели это правда?»
И вдруг…
«Не позволю!»
Голос будто громом ударил. Все вздрогнули. Это был Виктор — младший брат Сергея.
Он встал, бледный, с трясущимися руками, и бросил мне в лицо:
«Как ты могла? Ты предала его память!»
Слова резали, как лезвие. Я онемела. Виктор всегда был рядом после смерти брата — приносил гостинцы, чинил забор, молча сидел на кухне. А потом вдруг исчез. Теперь всё стало ясно.
«Я не предала, — прошептала я. — Но я не могу вечно носить траур».
«Значит, ему было всё равно?» — крикнул он, и в глазах читалась такая боль, будто это его самого предали.
Игорь сжал мою ладонь — крепко, как якорь.
«Виктор, — сказал он тихо. — Разве ты хочешь, чтобы она заживо похоронила себя?»
«Это грех!» — прохрипел тот.
Тут во мне что-то переломилось. Я встала, посмотрела ему прямо в глаза:
«Знаешь, что грех? Ты годами любил меня тайно. Ждал, когда я останусь одна, чтобы занять его место. А теперь злишься, что не получилось».
В зале повисла тишина — такая, что слышно было, как падает крошка со стола.
Виктор затрясся, схватился за спинку стула. Потом развернулся и вышел, хлопнув дверью.
Я дрожала, но не от страха. Впервые за годы — не от страха.
Игорь обнял меня, прижал к груди.
«Всё кончено», — прошептал он.
Я заплакала — не от горя, а от освобождения. Будто сбросила тяжёлый рюкзак, который таскала за спиной. Любовь не смотрит на возраст. Она приходит, когда ты уже перестал ждать.
Сейчас я счастлива. Он не требует, чтобы я забыла Сергея. Он просто рядом — с моими воспоминаниями, сединой, шрамами на душе. И если кто-то думает, что после шестидесяти жизнь кончаИ если кто-то думает, что после шестидесяти жизнь кончается — они просто ещё не встретили своего Игоря Петровича.
