Водитель автобуса выгнал на улицу восьмидесятилетнюю старушку, у которой не было билета. Она ответила ему всего парой слов.

«Бабушка, у вас нет билета. Выходите, пожалуйста», резко сказал водитель, глядя на хрупкую женщину в потрёпанном пальто, едва державшуюся за поручень, чтобы не упасть.

Автобус был почти пуст. За окном медленно падал мокрый снег, а город окутал серый вечерний сумрак. Старушка молчала, лишь крепче сжала свою потрёпанную сетку такую, в которой обычно носят продукты.

«Я сказал выходите! Это не дом престарелых!» повысил голос водитель.

Автобус будто замер. Несколько человек отвели взгляд, делая вид, что ничего не замечают. Девушка у окна нервно прикусила губу. Мужчина в тёмном пальто нахмурился, но остался сидеть.

Старушка медленно двинулась к выходу. Каждый шаг давался с трудом. Двери распахнулись с громким шипением, и в лицо ударил ледяной ветер. Она замерла на ступеньке, устремив взгляд на водителя.

И тогда она произнесла тихо, но твёрдо:

«Я таких, как ты, рожала. С любовью. А теперь мне даже сесть не дают.»

Потом сошла и пошла прочь.

Автобус стоял с открытыми дверями. Водитель отвернулся, словно пытаясь скрыться от собственных мыслей. Где-то в глубине салона кто-то всхлипнул. Девушка у окна смахнула слезу. Мужчина в пальто поднялся и направился к выходу. Один за другим пассажиры стали покидать автобус, оставляя билеты на сиденьях.

Через несколько минут автобус опустел. Остался только водитель, сидевший в тишине, с невысказанным «прости» на душе.

А старушка медленно шла по заснеженной дороге. Её силуэт растворялся в сумерках, но каждый её шаг излучал достоинство.

На следующее утро водитель, как обычно, пришёл на работу. Всё казалось прежним: ранний час, термос с чаем, маршрутный лист. Но внутри что-то изменилось навсегда.

Его не отпускало беспокойство. Он почти не спал, преследуемый воспоминанием о её глазах не злых, не обиженных, просто усталых. И слова, которые звенели в голове: «Я таких, как ты, рожала. С любовью.»

Прокладывая маршрут, он теперь внимательно вглядывался в лица пожилых людей на остановках. Хотел найти её, хотя сам не знал зачем. Попросить прощения? Помочь? Хотя бы признать, что ему стыдно.

Прошла неделя.

Однажды вечером, когда смена подходила к концу, он заметил знакомую фигуру на остановке у старого рынка маленькую, сгорбленную. Та же сетка, то же пальто.

Он остановил автобус, распахнул двери и вышел.

«Бабушка тихо сказал он. Простите. Тогда я был неправ.»

Она подняла на него глаза. И мягко улыбнулась. Ни упрёка, ни злости.

«Жизнь, сынок, всех нас учит. Главное услышать. А ты услышал.»

Он помог ей подняться в автобус и усадил на первое место. По дороге достал термос и налил ей чаю. Ехали молча. Но это была другая тишина тёплая, добрая. Казалось, она облегчала их обоих.

С тех пор он всегда носил в кармане несколько лишних жетонов для тех, кому не хватало на билет. Особенно для бабушек.

Каждое утро перед сменой он вспоминал её слова. Они стали не просто напоминанием о вине, а уроком быть человеком.

Весна пришла внезапно. Снег растаял быстро, и вскоре на остановках появились букетики подснежников бабушки продавали их, три цветка в целлофане. Он начал узнавать их лица, здороваться, помогать заходить. Иногда просто улыбался и видел, как это для них важно.

Но ту самую бабушку он больше не встречал.

Он искал её каждый день. Спрашивал, описывал. Кто-то сказал, что, может, она жила за кладбищем, за мостом. Он даже приходил туда несколько раз в выходной без формы, без автобуса. Просто шёл. Искал.

И однажды нашёл: скромный деревянный крест с фотографией в овальной рамке. Те самые глаза.

Он долго стоял в молчании. Деревья шептались над головой, солнечный свет пробивался сквозь ветви.

На следующее утро на переднем сиденье его автобуса лежал маленький букет подснежников. Он собрал их сам. Рядом поставил картонную табличку, вырезанную своими руками:

«Для тех, кого забыли. Но кто не забыл нас.»

Пассажиры читали надпись молча. Кто-то улыбался. Кто-то оставлял на сиденье монетку. А водитель просто продолжал путь. Медленнее, осторожнее. Иногда останавливался чуть раньше чтобы бабушка успела подойти.

Потому что теперь он понимал: каждая бабушка чья-то мать. Каждая улыбка чьё-то спасибо. И каждые «всего пара слов» могут изменить чью-то жизнь.