**3 января 2005 года**
Снег валил густо, укутывая улицы, крыши домов, шапки прохожих. Сквозь эту белую пелену пробиралась женщина. В руках она держала ребёнка крошечный свёрток в поношенном одеяле, в маленькой шапке с ушками. Мальчик спал, прижавшись к её груди, не подозревая, что его жизнь вот-вот перевернётся.
Она остановилась у здания с облезлой вывеской: «Дом малютки 4». Подняла глаза к небу, будто ища прощения или силы. Но небо молчало. Руки её дрожали, сердце колотилось так, что, казалось, его слышно за версту.
Медленно опустила младенца на порог, положила рядом записку:
«Серёжа. Прости. Люблю его. Не могу иначе».
Постояла ещё мгновение, будто надеясь, что её остановят. Пальцы судорожно сжались, плечи содрогнулись от сдержанных рыданий. Потом шаг назад. Ещё один. И побежала. В ночь, в темноту, прочь от всего, что знала.
Через несколько минут дверь распахнулась. На пороге возникла Надежда Ивановна воспитательница лет пятидесяти. Увидев ребёнка, она тут же наклонилась, бережно подняла его и прижала к себе:
«Кто же тебя бросил, родной?.. Замёрз бы тут»
Она ещё не знала, что этот момент останется с ней навсегда. Как снежинки, тающие на ресницах малыша. Как его инстинктивное движение сжаться в комочек, будто он уже чувствовал холод этого мира.
Для Серёжи этот дом стал первым и единственным. Сначала кроватка с решёткой. Потом группа в детдоме с жёлтыми шкафчиками. Позже класс, пропахший старыми учебниками и линолеумом.
Он привык. Привык к голосу Надежды Ивановны, к строгости Галины Степановны, к бесконечным «не шуми, не балуйся». Привык не ждать ничего хорошего. Потому что каждый раз, когда приходили «гости» те, кто мог забрать его из детдома, сердце замирало. Но потом снова: его никто не выбирал. И он делал вид, что ему всё равно.
Когда Серёже исполнилось восемь, его друг Витя сказал:
«А вдруг твоя мама жива? Может, она тебя ищет?»
«Нет», тихо ответил Серёжа.
«Почему ты так думаешь?»
«Потому что если бы искала нашла бы давно».
Он сказал это спокойно. Но этой ночью долго лежал, уткнувшись лицом в подушку, сдерживая слёзы, чтобы никто не услышал.
Шли годы. Детдом учил выживать: давать сдачи, терпеть, быть своим. Но Серёжа был другим. Он много читал, мечтал, хотел учиться. Не хотел остаться здесь навсегда.
В четырнадцать лет он спросил у Надежды Ивановны:
«Почему она меня бросила?»
Та помолчала, прежде чем ответить:
«Иногда у людей нет выбора. Иногда жизнь слишком жестока. Может, ей тоже было очень трудно».
«А ты бы бросила?»
Она не ответила. Просто ласково погладила его по голове.
Когда Серёже исполнилось шестнадцать, он получил паспорт. В графе «отец» прочерк. В графе «мать» ничего.
Он продолжал жить в детдоме, готовился к поступлению в техникум. По вечерам подрабатывал грузчиком на складе за городом мыл полы, таскал ящики, терпел матерщину водителей.
Не жаловался. Знал: если сломается ничего не останется.
Иногда ему снился один и тот же сон: бежит по бескрайнему полю. Вдали женщина. Машет ему, зовёт, но слов не слышно. Он бежит, кричит, но чем ближе подходит, тем дальше она отдаляется.
Однажды вечером он открыл старый шкаф и нашёл ту самую записку. Она хранилась в его личном деле, которое он тайком попросил у Надежды Ивановны. Бумага была помята, буквы расплылись, будто их выводила дрожащая рука испуганной девочки.
«Серёжа. Прости. Люблю его. Не могу иначе».
Он перечитывал эти строки снова и снова, словно пытался прочувствовать каждое слово. И однажды понял: больше не может жить без правды.
Начал с архивов. Записался в загс, узнал номер своего дела то самое, под которым его приняли в дом малютки. Информации было минимум: дата рождения, состояние здоровья, примерный возраст. Всё. Но была записка. Именно она.
И была одна зацепка номер роддома.
Серёжа отправился туда. Его встретила женщина с пронзительными голубыми глазами акушерка Татьяна Васильевна, работавшая здесь с конца девяностых.
«Январь 2004?» задумалась она. «Помню одну девочку. Совсем юная. Приехала из деревни. Родила мальчика Потом исчезла. Даже документы не оформила. Мы пытались её разыскать, но будто сквозь землю провалилась».
«Как её звали?»
«Кажется, Оля или Аня Худенькая, всё время плакала. Говорила, мать выгнала, отец ребёнка сбежал».
Это было больше, чем он осмеливался надеяться.
Он поехал в районный архив, пересмотрел записи о новорождённых за тот период. Одна запись от 11 января гласила: «мальчик, мать неизвестна, роддом 3». Это был он.
Дальше поездки по деревням. Серёжа стучался в дома, расспрашивал стариков. Кто-то отмахивался, кто-то говорил: «Не копай прошлое, сынок».
Но в одной деревне Заречье ему повезло. В местном магазине он увидел женщину с такими же серыми глазами, как у него. Что-то ёкнуло внутри.
«Извините Вас зовут Оля?» осторожно спросил он.
Женщина обернулась. Лицо её вдруг побелело.
«Серёжа?»
«Откуда вы знаете моё имя?»
«Я» она опустилась на ступеньки крыльца. «Я тебя всю жизнь помнила. Бросила, потому что не знала, как жить. Мне было семнадцать. Мать выгнала. Жила в подвале. Ни денег, ни еды. Думала, если останусь с тобой умрём оба. Поэтому ушла. Потом не спала ночами. Молилась. Пыталась тебя найти, но мне ничего не говорили»
Он молчал.
«Я не прошу прощения. Не прошу любви. Просто хотела, чтобы ты знал: я тебя любила. Всегда. Просто была слабой».
Он медленно подошёл и сел рядом. Смотрел вдаль. Потом тихо сказал:
«Я не знаю, как теперь тебя называть. Не знаю, как это строить.
