Вот как-то в старые времена, в деревушке, что приютилась у тихой реки, жил батюшка Илья. Люди поговаривали можно ли судьбу свою переиначить? Наверное, можно, коли сердце к тому лежит. Да только иные, хоть знают наперёд, чем дело кончится, даже и не пробуют путь свой изменить.
Стояла в той деревне на пригорке маленькая церквушка. По воскресеньям да по праздникам собирался там народ. Службу вёл батюшка Илья человек кроткий, душой богомольный. А потом пришли иные времена церкви стали закрывать. В их деревне и вовсе разобрали храм по брёвнышку. Народ перестал ходить на службы, но в душе-то вера осталась. Особенно у стариков, которые всё это своими глазами видели.
Батюшка, да что ж творится-то? Как теперь быть? спрашивали у Ильи селяне.
А он только перекрестит вопрошающего да тихо скажет:
На всё Божья воля. Веру в сердце носите без неё как без души.
Хоть и запрещали тогда молиться в церквях, батюшка Илья молился в своей избе уж тут-то никто не помешает. Жил он с женой Агриппиной, да два сына у них подрастало. Приспособился Илья в избе крестить младенцев всё равно люди шли, хоть и тайком. И усопших отпевал, и в великие праздники службы правил, пусть и три человека придёт.
Только всё это под покровом ночи да при запертых дверях. Да разве в деревне что утаишь? Всё знали, да помалкивали. Лишь председатель колхоза Ермолай, бывало, грозил пальцем:
Допляшешься, дядя Илья! Огонь-то ты со спичками играешь. Я вот глаза закрываю, а новый председатель придёт не миновать тебе беды. Сам знаешь, какие нынче времена…
Да полно тебе, Ермолай, крестил его батюшка, народ у нас добрый. Жизнь-то я уж почти прожил…
Какую жизнь? Тебе и шестидесяти нет! кричал ему вслед председатель.
Сыновья тем временем выросли. Старший, Прохор, обжился в своём доме двое ребятишек уж бегали. Только жена его, Фёкла, лентяйкой слыла. Любила подольше в постели поваляться.
Фёклушка, вставай! будил её по утрам муж. У всех коров уже подоены, а ты всё нежишься!
Голова болит… ворчала та, нехотя поднимаясь. И чего это народ с петухами встаёт…
Батюшка с Агриппиной знали про лень снохи, потому и к ней прохладно относились. Только Илья за всех тихонько молился.
Зато младший сын, Никита, с молодой женой Прасковьей жили с родителями. Прасковья шустрая да работящая за двоих управлялась. То с вилами на сенокосе, то дрова колет мужикам фору даст.
Пашенька, отдохни! ворчала свекровь. Мужики на то есть!
Да не устала я! отмахивалась та и снова за работу.
Как-то даже за плуг хотела взяться, да Илья остановил:
Не бабье это дело!
А пироги у неё пальчики оближешь. Любили старики младшую сноху. Зато Фёкла из-за этого злилась редко к свекрам заходила.
Лето в тот год выдалось знойное. Закончили с сенокосом Илья доволен. Любил он на речке с удочкой посидеть тихо там, покойно.
Только собрался однажды на рыбалку сосед Игнат прибежал встревоженный. В соседнем селе (верстах в четырёх) беда случилась. Приехали на грузовике военные, увели местного батюшку Макария. Старого, седого, за семьдесят ему было. Жена его голосила куда увели, никто не знал.
Илья, может, тебе скрыться? шептал встревоженный сосед. Как бы и к нам не нагрянули…
На всё Божья воля, покачал головой батюшка. Верю я в наших людей не выдадут.
Пошёл всё равно на речку. Сидит, поплавок наблюдает. А на душе тревожно.
Агриппина у ворот стояла мужа ждала. Страшно стало как бы и её Илью не увели.
Не может быть, утешала себя. Не найдётся в нашей деревне такого человека…
Дни шли. Только и разговоров было про батюшку Макария.
Нет у нас таких, чтоб на человека напраслину возводили, говорили односельчане. Жить будем, как жили.
Так и вышло. Прожил Илья долгую жизнь людям помогал, и они ему добром платили.
А про батюшку Макария только через много лет бумага пришла «реабилитирован посмертно». Да поздно уж было…
