Замешано с душой
Алёна приехала в деревню ранним сентябрьским утром, когда солнце только начинало золотить крыши домов. В автобусе пахло бензином и мокрым псом, а за окном мелькали поля, тронутые первым багрянцем. На ногах — резиновые сапоги, за плечами — рюкзак, в сумке — две банки растворимого кофе, которые она везла тётке в подарок. Алёна сидела у окна, подперев щёку ладонью, и думала: «Зачем я еду? Квасить капусту? Или просто сбежать от города, где каждый день — как под копирку: работа, метро, пустая квартира?» Ответа не было. Только тёплое чувство, будто деревня манит её обратно — туда, где бабушка учила её плести венки из ромашек, а летние вечера пахли свежим сеном.
Дорога тянулась долго. Когда автобус остановился у покосившегося столба с надписью «Рассветное», Алёна вышла, вдохнула свежий воздух и улыбнулась. Всё было по-прежнему: скрип колодезного журавля, лай дворняги за забором, запах спелых яблок, упавших в траву. Она поправила рюкзак и зашагала к дому тётки.
Тётка Галка, как и ожидалось, копошилась на огороде. Алёна издалека увидела её — в пёстром платке, с ведром в руках, пропалывающую грядки.
— Ну наконец-то! Заходи, не стой! — крикнула Галка, выпрямляясь за кустом смородины. Её лицо, обветренное и доброе, расплылось в улыбке. — Уж думала, передумаешь. Сейчас руки сполосну — и к тебе.
Алёна кивнула, толкнула скрипучую калитку и вошла во двор. Дом был старый, бревенчатый, но уютный, будто живой. Внутри пахло мятой, сушёной малиной и чем-то ещё — воспоминаниями, которые Алёна не могла назвать. Она поставила сумку на лавку, оглядела кухню: на столе лежали кочаны капусты, круглые, как детские головы, а рядом — ножи, миски и деревянная тёрка, будто из бабушкиного сундука.
— Сразу за дело? — спросила Алёна, сбрасывая куртку.
— А чего тянуть? — тётка вошла в дом, вытирая руки об фартук. — Работы — невпроворот. Пока день не кончился, пока силы есть.
Через полчаса они уже сидели во дворе у дубовой бочки. Алёна шинковала капусту, тётка солила, пересыпая её морковью и тмином. Воздух наполнился свежим ароматом, а тишину нарушали только звуки деревни — мычание коровы, скрип телеги. Алёна работала молча, но мысли уносили её далеко: в детство, к бабушкиным блинам, к вечерам у печки, когда за окном бушевала метель, а в доме пахло хлебом и теплом.
— Алён, а Тихона помнишь? — вдруг спросила тётка, не отрываясь от работы.
— Как забыть, — фыркнула Алёна. — Сорванец был редкостный. Мне в школе чернильницу в портфель подбросил!
— Давно это было, — тётка хмыкнула. — Теперь парень — хоть куда. Дом отстроил, хозяйство крепкое. Жениться хочет, да невесты подходящей нет.
Алёна подняла бровь, но промолчала. Тётка продолжала:
— Говорит: «Алёна приедет — помогу». Сам принёс бочку утром, кочаны нарезал. Пока ты в автобусе дремала.
— Ну и ладно, — пожала плечами Алёна. — Помощь лишней не бывает.
Она не придала этому значения. Ну, Тихон, ну, бочка. Она ведь городская, на неделю приехала — и обратно. Но что-то странное творилось: деревня обнимала её, как родную, и не хотела отпускать. Каждый звук — шелест листвы, скрип ворот — шептал: «Останься». Алёна отмахивалась, но мысли возвращались, как пчёлы к улью.
На следующий день тётка ушла в магазин, оставив Алёну одну. Нож ритмично стучал по доске, руки работали сами. Алёна смотрела, как белые ленты капусты падают в бочку, и вспоминала бабушкины слова: «Не спеши, Алёнушка. Капуста любит нежность». Она улыбнулась — и вдруг…
— Привет.
Алёна вздрогнула, чуть не порезав палец. Обернулась — Тихон. Высокий, в потрёпанной телогрейке, с серыми глазами, которые будто видели её насквозь. В руках — ведро воды.
— Не пугайся, я тихо, — сказал он, ставя ведро на землю.
— Да я не пугаюсь, — отложила нож Алёна. — Просто задумалась.
Он подошёл ближе, заглянул в бочку.
— Ловко у тебя получается. Тоненько. Видно, не раз делала?
— У тётки каждый год, — ответила она, чувствуя, как щёки теплеют.
— Помочь?
— Подай кочан, а то руки уже немеют.
Тихон молча подал один, потом другой. Потом присел рядом на лавку. Алёна почувствовала его запах — дровами, дождём, чем-то родным.
— Пахнешь чем-то… вкусным, — сказал он, глядя на её руки. — То ли мылом, то ли мёдом.
Алёна смутилась, отвернулась.
— Это, наверное, мыло. С ромашкой.
— Приятно, — просто сказал он.
Она покраснела ещё сильнее, не зная, куда девать глаза.
— Ты чего такой… смирный стал? — спросила она, чтобы разрядить тишину.
Тихон улыбнулся, глядя вдаль.
— Всегда таким был. Просто… дураком прикидывался. Ты мне ещё в школе нравилась. Потому и дразнил.
Алёна замерла. Сердце застучало громче, чем хотелось. Она молчала. Он тоже. Сидели у бочки, будто так и надо.
Когда тётка вернулась, Тихон уже ушёл, оставив ведро у крыльца. Галка посмотрела на Алёну и хитро прищурилась:
— Ну что, говорил с тобой?
— Говорил, — буркнула Алёна.
— И?
— И ничего.
Тётка рассмеялась:
— Ничего — это пока.
На третий день Алёна проснулась рано. Небо хмурилось, но было тёплым, пахло дождём. Она заплела косу, накинула тёткин халат иА когда через год Алёна и Тихон закатывали в бочку первую совместную капусту, она уже знала — это её дом, её жизнь, её счастье.
