Когда мой отец внезапно скончался в 58 лет от инсульта, я думала, что худшая боль — это потерять его. Я ошибалась.
Стоя у края могилы, глядя, как гроб опускают в землю, я чувствовала, как часть меня уходит вместе с ним. Отец, Артём Петрович, воспитывал меня один с тех пор, как мне исполнилось десять, после смерти мамы. Он был моей опорой, моим компасом. А теперь его… просто не стало.
Рядом со мной стояла мачеха, Лариса. Она не проронила ни слезинки. В белом платье, с жемчужным ожерельем, поблёскивающим на летнем солнце, она поправила дорогие очки и равнодушно произнесла: «Пойдём, гости скоро приедут».
Вернувшись в дом — единственное место, которое я по-настоящему считала домом, — я бродила по коридорам, пока гости потихоньку собирались. Каждый угол хранил воспоминания: сказки перед сном, ночи с телескопом, уроки езды на велосипеде во дворе. Лариса, невозмутимая, как всегда, прервала мои мысли в кабинете отца.
«Твой отец не хотел бы, чтобы ты страдала, — сказала она. — Жизнь продолжается».
Я промолчала, только попросила разрешения пожить несколько дней, чтобы разобрать его вещи.
«Можешь остаться до выходных, — холодно ответила она. — После мы обсудим детали».
Детали? Её тон заставил меня похолодеть.
Я уехала в свою квартиру за вещами, решив держаться с Ларисой ради отца. Но когда вернулась в понедельник, ключ уже не подходил к замку.
На двери висел конверт с моим именем, аккуратно выведенным рукой Ларисы. Внутри — напечатанная записка:
«Анна,
Теперь этот дом мой. Ты здесь всегда была лишь гостьей.
Я поменяла замки. Мои дети переедут сюда… не ты.
Пора повзрослеть и идти дальше.
— Лариса»
Я застыла на месте, чемоданы у ног. Рядом Лариса оставила единственную мамину картину и урну с прахом нашего старого пса.
Я стучала в дверь, кричала её имя, пока не приехал полицейский по вызову о «нарушении порядка».
«Это дом моего отца!» — умоляла я.
«Простите, — мягко сказал он, — но владелица просит вас уйти».
Слёзы застилали глаза, когда я уезжала. Я потеряла отца… а теперь, казалось, потеряла и дом.
Вечером, среди жалких остатков прошлого, раздался звонок. Это был адвокат отца — Сергей Иванович.
«Нам нужно обсудить завещание, — сказал он. — Лариса с тобой связывалась?»
«Она выгнала меня», — с горечью ответила я.
«Тогда приходи в офис. Твой отец хотел, чтобы ты кое-что узнала».
На следующее утро я сидела у него в кабинете, всё ещё оцепенев.
«Твой отец изменил завещание полгода назад, — объяснил Сергей Иванович. — Он оформил дом в доверительное управление. Для тебя».
Я моргнула. «То есть… дом теперь мой?»
«Юридически — да. У Ларисы нет права тебя выселять».
Я онемела. «Почему он ей не сказал?»
«Потому что знал, кто она на самом деле. И хотел уберечь тебя».
Отец упоминал что-то о завещании, но я и представить не могла такого.
«Что теперь?» — спросила я.
Сергей Иванович улыбнулся. «Теперь… мы покажем ей, что твой отец был умнее, чем она думала».
Три недели я молчала, позволяя Ларисе верить в победу. Потом Сергей Иванович подал документы на переход дома в моё владение. Во вторник утром Ларисе вручили судебные бумаги.
В 9:15 телефон завибрировал:
«КАК ТЫ ПОСМЕЛА…»
Я положила трубку и заблокировала номер.
Конечно, она сопротивлялась. Утверждала, что отец передумал. Наняла адвоката. Но завещание было железным — свидетели, нотариус, всё чисто.
Через три недели суд вынес решение в мою пользу.
У Ларисы было 30 дней, чтобы съехать.
Она не ушла.
На 31-й день я вернулась — сс слесарями, грузчиками и судебным приставом, а у ворот стоял рекламный фургон с надписью: «Этот дом теперь принадлежит Анне — незаконные жильцы будут выселены».
