По пустынной дороге в ясный праздничный вечер медленно двигалась машина. За рулём сидел Артём — весёлый мужчина с неизменной улыбкой на лице. Одной рукой он держал руль, другой листал плейлист, переключая взгляд между дорогой и экраном. Солнечные лучи пробивались сквозь стёкла, озаряя его лицо тёплым светом.
Рядом сидела его жена, Лада. Она крепко скрестила руки на груди и смотрела в окно, избегая взгляда мужа. На её лице читалось раздражение, губы были плотно сжаты. В салоне витало напряжение, словно тяжёлое облако, готовое пролиться грозой.
Наконец Артём выбрал песню. «Клён ты мой опавший» зазвучала в машине. Его улыбка стала шире, и он начал подпевать, кивая в такт.
«Клён ты мой опавший, клён заледенелый…» — он взглянул на Ладу, надеясь, что она присоединится. Но та молчала, упорно глядя в окно.
Не сдаваясь, Артём прибавил громкость. Лада сжалась ещё сильнее, отвернувшись к двери.
«Убавь…» — пробормотала она сквозь зубы.
Артём запел громче: «Что стоишь, качаясь, под ракитой пьяной?..»
Лада резко выключила музыку. В машине воцарилась тягостная тишина.
«Что случилось? Я что-то сделал не так?»
«Не в тебе дело… Просто не до песен… Ты же знаешь почему.»
«Из-за мамы? Это всего лишь на выходные, ладно? Я поговорю с ней, чтобы была помягче.»
«Она меня ненавидит. Всё у меня не так: и готовлю невкусно, и убираю плохо, и говорю не так, и выгляжу не так. Дышать не могу, чтобы не услышать, что я всё делаю неправильно!»
«Я не знаю, почему она так к тебе придирается. Но мы же всего на пару дней. Обещаю, поговорю с ней.»
«Не надо. Последнее, что мне нужно — чтобы она узнала, что я жалуюсь. Пусть делает, что хочет. Мне просто интересно — зачем?»
«Ветер изменить нельзя…» — мягко сказал Артём.
Лада тяжело вздохнула.
«…но можно настроить паруса.»
Уголки её губ дрогнули. Она нажала на плеер, и песня заиграла снова. Они запели вместе — Артём громко и с душой, Лада тише, но уже с лёгкой улыбкой.
Когда они подъехали к дому матери Артёма — Галины, — стало ясно, что двор в полном запустении. Сорняки пробивались сквозь трещины на дорожке, кусты разрослись беспорядочно.
«Я столько раз предлагала ей нанять садовника», — покачала головой Лада.
«Ты же её знаешь. Она не любит, когда ей помогают», — ответил Артём.
«Да-да, всё сама… Наша Галя», — язвительно добавила Лада.
«Не смейся, она всё же моя мать.»
«Я знаю. Просто она здесь совсем одна…»
Тут дверь открылась, и на пороге появилась сама Галина, вытирая руки о фартук.
«Артём, что так долго? Суп остывает, заходите быстрее!»
«Привет, мам, мы идём», — улыбнулся Артём.
«Здравствуйте, Галина Петровна», — сдержанно поздоровалась Лада.
Галина окинула её оценивающим взглядом и негромко бросила: «И ты приехала? Ну заходи…»
Стол был сервирован празднично, в воздухе витал аромат щей. Галина пригласила их сесть, стараясь казаться радушной.
«Кушайте, не стесняйтесь», — сказала она.
Артём сразу почувствовал напряжение.
«Мама, щи — просто как в детстве!» — воскликнул он, пробуя первое.
Галина смягчилась. «Ешь, сынок. Дома-то тебя так не кормят.»
Лада стиснула зубы, но промолчала.
«Мама, не надо так. Лада прекрасно готовит», — вступился Артём.
Галина заметила пятно на рубашке сына и резко провела по нему рукой.
«И за одеждой твоей следит чудесно…»
Лада вцепилась в вилку.
«Я не очень голодна», — сказала она, вставая. — «Пойду помою посуду.»
Как только Лада вышла, Артём повернулся к матери:
«Мама, ты всё время ее задеваешь. Она моя жена, нельзя так с ней разговаривать!»
«А я твоя мать!» — вспыхнула Галина. — «Я просто говорю правду. Она даже нормально поесть не может — нервы!»
Лада, стоявшая у раковины, услышала каждое слово. Сердце бешено колотилось. Она выключила воду и вернулась в зал.
«Ага, значит, правду говорим?» — её голос дрожал. — «Тогда и я скажу!»
«Лада, не надо…»
«Нет, надо!» — она повернулась к Галине. — «А как насчёт хозяйки, у которой двор — как в заброшенном колхозе? Сколько раз я предлагала помочь, но ты слишком гордая!»
Галина покраснела.
«Мой двор — не твоё дело!»
«А моё готовка — твоё? Ты не пропускаешь ни одного моего промаха. Так вот тебе твой: ты озлобленная, одинокая женщина, которая портит жизнь собственному сыну, чтобы самой не так тошно было! Ты его не заслуживаешь!»
«Хватит! Прекратите!» — вскочил Артём.
Галина вдруг расплакалась.
«Зачем ты это сделала?!» — взглянул на Ладу Артём.
«Я?! А что мне было делать — терпеть дальше? Чтобы тебе было удобнее? С меня хватит!»
Она схватила куртку и выбежала из дома, хлопнув дверью.
Лада взяла такси до старого отцовского дома — теперь заброшенного, полного пыльных воспоминаний. Она вошла, прошлась по комнатам, потом поднялась на чердак.
Среди коробок она нашла пачку писем. Открыв, ахнула: все они были от Галины — к её отцу.
В последнем письме было признание: Галина любила его, но он ушёл.
Лада всё поняла.
Она вернулась. Галина и Артём ждали её.
«Лада, прости…» — начал Артём.
«Нет, я…» — попыталась сказать Галина.
«Не надо», — Лада обняла её. — «Простите меня… и моего отца.»
Галина смягчилась в её объятиях. Больше слов не требовалось.
