Порой я думаю, всё случившееся с нами – расплата за неверный шаг. Или следствие чего-то древнего, потаённого, ждущего своего часа. Я не стану убеждать тебя. Я пережил это. Моя семья тоже. И после того дня покой пропал навсегда.
Началось с семейного отдыха на Карельском перешейке. Откладывали годами, но наконец сняли избушку в глуши, среди вековых сосен, у самого берега студёного лесного озера. Мечтали о тишине. Сбежать от шума Москвы, от вечных экранов.
Изба была покосившейся, но тёплой. Две комнаты, печка да чердак, где скрипели стропила от ветра. Лес стоял глухой стеной. Днём – красота. А ночью… Ночью тишина сгущалась. Тяжёлая, сырая, словно таила что-то. Будто сосны шумно вздыхали. Будто следили.
Первая ночь прошла спокойно. Ребятишки набегались, жена Юлия сварила картошку с солёными груздями, и мы чокнулись рюмками водки у печки. Но уже на вторую начались странности.
Сперва шорох. Будто кто-то тащил чтото по крыльцу. Выйдя с фонарём, не нашёл ничего. Потом заметил: дворовый стул сдвинут, опрокинут.
«Ветер», — подумал я.
Но ветер следов не оставляет.
Их я обнаружил наутро: крошечные босые следы вокруг избы. Не наши. Дети ночью не выходили и спали. И не зверя. Они были… человечьими. Искажёнными. Слишком длинными пальцами.
Показал отпечатки Юлии. Она молча на меня глянула.
«Может, хутор рядом», — предположила она, хотя знали – вокруг ни души.
Третья ночь была страшнее. К середине ночи раздался грохот на крыше. Будто упало брёвнышко. Вышел с фонарём. Обшарил всё вокруг. Пусто. Но вернувшись, заметил – лаз на чердак открыт.
Я сам его задвигал на щеколду.
Поднялся медленно. Доски скрипели под ногой. Не было никого… только странный запах. Сырой земли и тления. И чувство неотступное: уходи. Сейчас же.
На рассвете проснулась плачем младшая, Леночка. Говорила, в окошко смотрел «лесной дух». Не поверили… пока не увидели следы.
Крохотные, мокрые ладони отпечатались на оконном стекле. Слишком высоко для ребёнка. Слишком… узловатые.
С тех пор дни стали тяжёлыми. Дети нервничали. Юлию мучили кошмары. А я чувствовал – за нами следят. Не паранойя. Уверенность. Выходя за дрова, ловил краем глаза тени меж деревьев. Не зверь. Не человек. Просто тени.
Решили уехать. Собрать вещи и назад. Но в тот день «Лада» не завелась. Новый аккумулятор сел намертво. Без связи, без людей, помощи ждать неоткуда.
Та ночь была последней.
Едва солнце скрылось, атмосфера переменилась. Не просто страх. Воздух пропитало статикой. Будто что-то приближалось. Мы заперлись в горнице, дети спят рядом, мы обнялись, ждем конца.
И тогда на крыше зашагали. Медленно. Тяжело. Потом стук в стены. Раз. Два. Три.
Потом… звук, будто кто-то проводил когтями по крыльцу.
Глянул в окно. Клянусь: видел фигуру. Низенькую. Сгорбленную. Весь в грязи, блестящие глаза и оскал ненатуральный. Смотрел на меня. Не шелохнулся.
Я оцепенел.
Вдруг лампочка мигнула. Погасла. Только печь тлеет. И тут мы услышали, как щеколда на чердаке отодвинулась. Изнутри.
Мы замерли. Я со столовым ножом, Юлия дрожала.
И услышали шаги по ступенькам вниз. Топ. Топ. Топ.
Но вошедшего не видели. Лишь хриплое дыхание. Будто между нами прошел невидимый гость. Спящие дети дёрнулись во сне. Юлия беззвучно плакала.
Ночь тянулась вечность.
На рассвете следов не было. Изба стояла как прежде. Кроме одного: на каждом окне изнутри отпечаталась грязная ладонь.
Мы вырвались. Мужик из дальнего хутора подплыл на лодке, довёз до посёлка. О случившемся не говорим. Даже друг с другом.
Но с той поры многое извратилось. Дети болтают во сне с кем-то. Зовут его «Паренёк Лесной». У Юлии порой ноги в грязи просыпаются. Я слышу шаги по ночам.
И, самое страшное…
Порой гляну в окно на палисадник…
И вижу мелкие босые следы на мокрой траве.
Не знаю, прицепилось ли к нам лесное или что-то в нас само сломалось навеки.
Знаю лишь: есть вещи, коих лучше не тревожить.
И есть места, что не хотят гостей.