Когда Алёна открыла дверь в гостиничный номер, ей показалось, что она заглянула в чужую жизнь.
Обои когда-то были бежевыми, но теперь пожелтели от времени. Телевизор — старенький, с выпуклым экраном, покрытый слоем пыли, а пульт обмотан изолентой. На тумбочке стоял стакан в советском подстаканнике и мятая брошюра с правилами, напечатанная устаревшим шрифтом. Она провела ладонью по покрывалу — жёсткая ткань пахла стиральным порошком и затхлостью.
Номер стоил недорого, на сайте он выглядел лучше. Но Алёне было всё равно. Ей нужна была не роскошь — а передышка. Тишина между бурями. Место, где не надо ничего доказывать.
Она села на кровать. За окном шумел проспект, машины ползли, будто нехотя. Из соседнего номера доносилось радио — дикторша зачитывала новости, и казалось, будто в комнате кто-то есть, будто одиночество наполнилось чужими голосами.
В телефоне — ни одного сообщения. Последнее было от Дмитрия: «Мне жаль, но ты сама всё усложняешь». Она не ответила. Не удалила — не было желания. Не потому что ждала слов. Просто так было проще чувствовать себя живой — как будто заноза под кожей: есть боль — значит, есть и ты.
В ванной капал кран. Она открыла воду, умылась, смыла тишину. Посмотрела в зеркало: лицо как лицо. Только взгляд глубже, чем обычно. Как будто внутри прибавилось ещё одно измерение.
Ночью ей снился отец. Он снова был жив, брился в их старой кухне, в потрёпанном халате, и говорил: «Жизнь — как радиоволна. Главное — держать частоту». Она проснулась в темноте, долго сидела, обхватив колени. Отец умер шесть лет назад, но здесь, в этой гостинице с облупившейся краской на дверях и простынями цвета мартовского снега, он будто снова был рядом.
Утром она спустилась в столовую. Пахло манной кашей, растворимым кофе и чем-то неуловимо знакомым. За соседним столиком мужчина в поношенном пиджаке ел сосиску с хлебом и читал газету. Настоящую газету. Он поднял взгляд, кивнул. Она ответила тем же. Эти мелочи — взгляд, тишина, пар над кружкой — лечили.
Когда Алёна вернулась в номер, за окном начал падать снег. Не крупный, не красивый — серый, тихий, будто фон. Она стояла у окна и смотрела вниз. В этом городе у неё не было дел, не было знакомых, не было прошлого. Только она — здесь и сейчас.
На подоконнике лежала ручка. Она взяла листок из гостиничного блокнота, написала:
«Мне не нужно прощение. Мне нужно просто место. Чтобы снова вспомнить, как дышать».
И добавила:
«Я не сбежала. Я просто остановилась».
Оставила записку на столе. Не как послание — как отметку. Для себя.
Когда она выходила, администраторша подняла глаза:
— Всё нормально?
Алёна улыбнулась:
— Теперь — да.
Она вышла на улицу. Снег ложился на плечи, на ресницы, на воротник пальто. Ничего не изменилось — и всё стало другим. Потому что внутри стало тише.
Потому что она сделала первый шаг. Не прочь — к себе.
