Разные кухни и одно яйцо
Бывает, люди перестают ссориться. И это уже не мир — это пустота. Так случилось с Дмитрием и Татьяной. Сначала были крики, хлопанье дверьми, слезы, бурные примирения. А потом — молчание. Наступает момент, когда не остается даже злости. Просто ничего. Ни боли, ни нежности. Лишь чужие тени, живущие в одной квартире.
Они прожили вместе двадцать лет. Столько всего было: и роспись в загсе на бегу, и съемные углы, и бессонные ночи из-за детей, и долгие вечера, когда верилось — любовь переживет всё. А потом — перестала. Всё затихло. Разошлись по комнатам, будто по разным планетам. Стали есть врозь. Сначала ужинали в разное время. Потом — готовили разное. В конце концов у каждого появился свой угол в холодильнике. Как в общаге.
О разводе не заговаривали. К чему? О чем говорить, если каждый вечер — это только ожидание, когда другой наконец уйдет? Дмитрий начал ездить в Сочи — один. Там он познакомился с Надеждой, тихой, с понимающими глазами. Она умела молчать и не лезла в чужую душу. Он писал ей письма. Настоящие, в конвертах. Вкладывал туда то, что уже не мог сказать дома.
А Татьяна… Она просто существовала. Носила застиранный халат, просыпалась под звон будильника, пила кофе с сахарным песком. Молчала. Даже с подругами почти не болтала — а зачем, если у них «всё как у людей»?
И вот, одно утро. На кухне пахло подгоревшей картошкой и старым подсолнечным маслом. Татьяна стояла у плиты. Маленькая, хрупкая, будто за эти годы сжалась еще сильнее. Перед ней — крохотная сковородка. В ней — одно-единственное яйцо. Не омлет, не глазунья на двоих, не что-то для семьи. Одно яйцо. На себя. И всё.
Дмитрий зашел на кухню, наливал чай. Тоже собирался — не только на работу, но и… в другую жизнь. Решился, хотел сказать. Уже всё продумал. Чемодан почти собрал.
Но она обернулась. Без упреков. Без слез. Просто подняла на него глаза и слабо улыбнулась:
— Хочешь яйцо? — и протянула ту самую сковородку.
Этот жест пронзил его острее любого крика. Будто время отмахнуло назад. Там, в прошлом, была общага, одна сковородка, одно одеяло на двоих, один стакан. И эта же девушка, только смеющаяся, в ситцевом платьице, босая, с челкой. Не уставшая женщина, а веселая белка, как он ее когда-то звал.
Он не взял сковородку. Он взял ее. Обнял. Крепко. Без слов. А потом заговорил. Путано, сбивчиво. О том, как будто туман затянул ему глаза. О том, как всё стало серым, как сам не заметил, когда потерял главное. И, может, он плакал. Она не видела — он выше, она совсем маленькая. Только дрожала у него на груди и что-то шептала про «я тоже».
На плите догорало яйцо. Желток был таким золотым, таким теплым. Как напоминание — не всё кончено. Любовь ведь не громкая. Не кричащая. Она прячется в мелочах. В одной сковородке. В теплом взгляде. В простом: «Хочешь яйцо?»
А потом они снова стали есть вместе. И разговаривать. Не обо всём сразу. Не без боли. Но вместе.
…Иногда кажется, что всё давно умерло. Но вдруг — маленькое «яйцо» меняет всё. И ты понимаешь, что любовь не ушла. Она просто стала тише. Меньше. Почти невидимой. Но всё еще дышит.
