Первый конфуз
Мне только-только стукнуло четыре. Детский садик в тихом городке под Волгоградом казался мне своим маленьким мирком, где всё было по-своему прекрасно. Особенно мне нравилась одна девочка — Даша. Её светлые косички с огромными голубыми бантами казались мне чем-то неземным. Я был без ума.
Однажды я угостил её карамелькой «Мишка на Севере». Она в ответ отломила мне кусочек шоколадки «Алёнка». Это было наше маленькое тайное соглашение, и я таял от счастья. Но всё омрачал один ужас — тихий час.
Тихий час был моей личной трагедией. Каждый раз, засыпая, я видел один и тот же сон: я плыву по спокойной реке, вода чистая, видны рыбки, а я скольжу по поверхности, лёгкий, как пушинка. Но пробуждение было кошмаром. Я открывал глаза — ах да, опять мокро.
Скрыть это было невозможно. Я натягивал одеяло, надеясь, что никто не заметит. Но нянечка, вечно бубнящая себе под нос, тут же всё обнаруживала. Она молча меняла простыню, а я стоял в стороне, чувствуя, как на меня смотрят все дети в группе. Это повторялось раз за разом. Дома родители успокаивали: «Ничего, перерастёшь». Водили к врачу, который зачем-то совал мне в рот ложку и выписывал какие-то витамины. Потом был ещё один доктор, весёлый друг отца, вроде психолога. Он играл со мной в домино, шутил и обещал, что скоро всё пройдёт. Но ничего не менялось.
И вот, в очередной раз, это случилось. Нянечка снова возилась с моей кроватью, а я стоял, будто на сцене, мечтая испариться. Все пялились. Но хуже всего был взгляд Даши. Её банты колыхались, пока она смотрела в мою сторону, и мне казалось, что сердце вот-вот разорвётся.
Простыни вывешивали сушиться прямо под окнами группы. Моя, с предательским пятном, висела на самом виду, будто флаг. Я уговаривал себя: «Может, не моя?» Были и другие мокрые, но тут раздался голос Витьки:
— Описа́лся! — крикнул он, тыча в меня пальцем.
— Не правда! — взвизгнул я, но голос дрожал.
— Да вон же пятно! Чего врёшь?
Я замолчал. Что я мог ответить? Дети вокруг захихикали, даже те, чьи простыни висели рядом. Как объяснить, что я не специально, что это во сне, что врачи говорят — пройдёт? Горел от стыда, ловил взгляд Даши и мечтал провалиться.
В отчаянии я сбежал в парк за садиком. Забился в кусты у старого забора, лёг и смотрел в не сквозь листья. Время будто остановилось. Прошёл час, может, два.
Меня искали. Не знаю, как мама меня выследила, но вдруг надо мной возникло её лицо, гневное и испуганное:
— Вот он, твой сын! — бросила она отцу. — Пусть сам с ним разбирается!
Мама ушла, а отец присел рядом. Говорил тихо, но в голосе была боль:
— Сынок, ну что за дела? Мы перепугались.
Только с ним я мог быть честным. Слёзы хлынули сами:
— Пап, ну почему я не могу перестать? Все видели! Они смеялись…
— Кто смеялся? Назови, я поговорю, — строго сказал отец.
— Да все…
Он вздохнул, обнял меня:
— Ничего страшного. У меня тоже так было. Мы сходим в цирк, купим тебе ту машинку…
Но мне было не до машинок. Стыд душил, и я выпалил:
— Я больше не пойду в садик!
Отец развёл руками:
— Слушай, но мы с мамой на работе, сестра в школе. Кто с тобой останется?
— Сам! Я взрослый!
— Нет, — мягко, но твёрдо сказал отец. — Потерпи немного. Мы что-нибудь придумаем.
Тогда я сам придумал решение — не спать во время тихого часа. Не уснёшь — не будет сна, не будет и конфуза. Казалось, гениально! Надо просто лежать с закрытыми глазами и думать о чём-то приятном — например, о лете у бабушки в деревне.
На следующий день я был готов. Все легли, воспитательница прошлась, поправляя одеяла. Я притворился спящим. Вспоминал, как бабушка печёт блины, как с дедом лазили по яблоням. Чувствовал запах теста, слышал, как хрустят ветки…
Но вдруг картинка сменилась. Деревня оказалась на берегу реки, я прыгнул в воду, а дед кричал: «Молодец, плывёшь!» Вода прозрачная, рыбки вокруг… И я проснулся. Мокрый. Уснул, несмотря на все усилия.
— Ну как?! — прошептал я, ненавидя себя.
Опять взгляды, смешки. Я не стал ждать, пока нянечка придёт. Рванул в кладовку, забился на лестнице и сжался в комок. Знал — найдут, но хоть чуть-чуть отсрочу позор.
Шаги. Дверь скрипнула, и в полумраке я увидел её — Дашу. Её банты светились в луче из коридора. Сердце упало. Я хотел крикнуть: «Я старался, честно!» Но она села рядом и, как взрослая, положила руку на мою.
— Знаешь, — тихо сказала она, — мне всё равно. Ты хороший.
Я онемел. Горло сжалось, но уже не от стыда — от чего-то тёплого. Мы сидели в тишине, два маленьких человека, и в этом было больше утешения, чем во всех врачах и советах. Откуда она, такая же малышка, знала, что именно сказать?
С того дня я больше не просыпался мокрым. Как будто её слова меня вылечили.
Теперь, спустя столько лет, я думаю: откуда в той маленькой девочке была такая мудрость? Её простые слова спасли меня тогда, и я до сих пор их храню.
