Моя единственная дочь, Матрёна, недавно упрекнула меня за то, что я не помогаю ей деньгами. Она ставит мне в пример родителей её мужа, которые постоянно их поддерживают. Но разве можно сравнивать меня, старую пенсионерку, с зажиточными купцами, которым едва перевалило за сорок?
Я родила Матрёну поздно, уже под сорок пять. Мы с покойным мужем мечтали о ребёнке, но долгие годы Бог не давал нам это счастье. Когда же наконец родилась дочка, я сочла это настоящим чудом. Мы души в ней не чаяли, старались дать всё, что могли. Выросла она в любви, и мне казалось, что она это ценит.
Увы, муж мой ушёл из жизни рано. Матрёне только семь исполнилось, в первый класс пошла. Осталась я одна с ребёнком, без помощи, работала не покладая рук, чтобы прокормить нас. Когда дочь школу окончила, я уже на пенсии была. Жили трудно, но не роптала.
Матрёна всегда казалась мне неприхотливой. Не просила дорогих нарядов, игрушек — довольствовалась малым. Во всяком случае, так мне думалось. После школы поступила в училище, подрабатывала в чайной. Там и встретила своего суженого, Фёдора.
Фёдор был парень видный. Встречал Матрёну с цветами у входа, дарил гостинцы, возил на гулянья. Дочь моя будто расцвела, глаза светились от счастья. Вскоре и свадьбу сыграли. Я радовалась за неё, хотя чуяло моё сердце — жизнь у них пойдёт иная, не такая, как у меня.
Перед свадьбой-то я и узнала, каков достаток у Матрёниных свёкра с свекровью. Держали они лавки с добротной утварью по всей области. Деньги у них водились. На свадьбе подарили молодым тарантас, а во время застолья объявили: как только внук родится — квартиру подарят. Я так и обомлела. На мою пенсию разве что люльку для внука купить. Но утешала себя: дочь счастлива, живёт в достатке. О чём ещё мечтать?
Через два года родилась у них девочка, Пелагея. Свёкры, как и обещали, квартиру подарили. Я радовалась, приезжала нянчиться, привозила связанные мной чепчики да погремушки. Но вскоре Фёдор заявил: хотят они большую семью, детей троих как минимум, а в квартире тесно будет. Решили строить дом за городом. Родители Фёдора опять помогли — половину расходов покрыли.
Однажды пришла ко мне Матрёна. Она так нервно крутила концы платка, что я сразу поняла — дело неладное.
— Мам, ты бы нам немного деньжонок одержала? — прошептала она. — Строительство дороже вышло, чем думали. Кухню с горницей переделать хочу, а у свёкра снова просить неловко.
Я вздохнула. Моей пенсии едва на квартплату да лекарства хватало, но отказать не посмела.
— Матрёна, сама знаешь, у меня лишнего нет. Вот, возьми двадцать тысяч рублей, больше не могу.
Но дочь моя вдруг фыркнула, вскочила с лавки и закричала:
— Да ты что?! На что эти гроши?! Смех один! Свёкры и свадьбу нам справили, и тарантас купили, и квартиру дали, и на дом деньги дают! А ты? Чем ты нам помогла? Я будто сирота при них! Прямо сгораю со стыда!
Слова её резали, как нож. Матрёна, моя ненаглядная, ради которой я ночей не спала, смотрела на меня с презрением. Хлопнула дверью и ушла, оставив меня в тишине моей казёнки.
Надеялась я, что одумается, поймёт, что не сравнить мои скромные гроши с купеческими деньгами. Но месяц прошёл — ни весточки, ни зову. Неужели деньги ей дороже матери? Неужели забыла, как я для неё надрывалась? Отдала ей всю свою жизнь, а теперь ей стыдно за меня, потому что не могу выложить сотни тысяч на новую печь.
Разрывается моё сердце от боли. Гляжу на старую фотографию, где Матрёнушка, маленькая, смеётся у меня на руках, и не верю, что эта озлобленная женщина — моя дочь. Не хочу я, чтоб она забыла меня на старости лет, но её молчание красноречивее любых слов. Неужели злато для неё дороже родной крови? Всё ещё надеюсь, что опомнится, но с каждым днём надежда тает…
