**3 октября**
Этим утром Светлана Ивановна позвонила дочери прямо в офис. Голос её был хриплым, будто сдавленным:
— Катюша… мне нехорошо, на улице чуть не упала…
— Мама, ты где? Сейчас выйду! Папе звонила?
— Он с мужиками ушёл на охоту. Телефон вне зоны. Я рядом с твоим домом… но идти самой не могу.
Через пятнадцать минут Катя уже вела мать под руку к подъезду. Сердце сжималось от тревоги — у Светланы Ивановны в последнее время давление скакало, и каждый такой звонок воспринимался как сигнал беды. Поднялись на этаж, она сунула ключ в замок и… замерла.
Из спальни доносились странные, слишком уж откровенные звуки. Катя рванула туда, резко распахнула дверь — и увидела, как её муж Артём, этот «гений авангарда», лихо выскакивает из-под одеяла, а за ним суетится, хватая вещи, какая-то рыжая девица.
— Ты?! — голос Кати дрогнул. — Как ты мог? Всё твердил, что ночуешь в студии! А маму мою называл истеричкой!
— Ну что ты сразу? — заныл Артём, прикрываясь подушкой. — Всё бывает. Мы же художники. Порыв, муза, страсть…
— Страсть?! — Катя перешла на крик. — Собирай свои шмотки и марш к мамочке! Или в свою промозглую мастерскую, там и корчи свои «гениальные» мазки!
Между тёщей и зятем давно тлела война. Светлана Ивановна считала его пустобрехом, позёром и шутом гороховым от искусства. Ядовито-зелёный ирокез, борода «как у хипстера», лакированные туфли и бесконечные рассуждения о «свободе творчества» — всё это вызывало у неё зубовный скрежет.
— Когда ты, Артёмка, нормальную работу найдёшь? — ворчала она. — Не малево же это, а семью кормить надо. Картины твои раз в год кто-то берёт. И то, наверное, из жалости.
— Светлана Ивановна, — тянул он, — вы просто не в теме. Кате с таким, как я, повезло. Я — творец. Вы же… обывательница.
Даже на первом ужине он умудрился её обидеть. Приготовив жаркое и испекши пирог с брусникой, она услышала:
— Я на такое не сажусь. Мясо не употребляю. Геометрия тарелок давит на моё сознание.
Но через пару дней Светлана Ивановна заметила его у ларька с шаурмой, с аппетитом уплетающего двойную порцию. Тогда и возникли первые сомнения: что ещё он скрывает?
Катя отмахивалась:
— Мам, может, тебе показалось? Или это не он…
— Да кого ещё спутаешь с этим паяцем в неоновой куртке?
Дальше — по списку: шумные сборища в квартире, доставшейся Кате от деда, визиты девиц в «художественных» нарядах, жалобы соседей. Однажды, выслушав очередной скандал, Светлана Ивановна приехала без предупреждения. И, открыв дверь своим ключом, увидела настоящий вертеп: девки с сигаретами, мужики с пивом и Артём посреди этой вакханалии с бокалом в руке.
— Это что за безобразие?! — взорвалась она. — Немедленно разойтись!
— Мы отмечаем старт новой инсталляции! — парировал Артём. — Полгорода мечтает попасть сюда!
— Пусть мечтает за пределами моего дома! — рявкнула Светлана Ивановна. — Ты — бери тряпку и отмывай всё до скрипа! Больше никаких «творческих вечеров»!
Видно, у него была стратегия — отсидеться, перетерпеть. Он даже пригласил её на свою выставку. Но стоило ей отойти к дальнему углу, как услышала шёпот:
— Когда увидимся? — хихикала блондинка.
— Как Катя уйдёт на смену — сразу напишу.
— Фоточки скинула… Скучаю. Брось её!
— Посмотрим… — лениво бросил Артём.
Светлана Ивановна шагнула из тени. Он даже не дрогнул:
— Пожалуешься дочке? Ну-ну. Она тебе не поверит. Для неё ты — вечно недовольная мамаша. А я — её гений. Так что держи язык за зубами, старуха.
Но она не смолчала. Хотя Катя тогда отмахнулась — «не лезь в мою семью» — Светлана Ивановна начала действовать. Подружилась с соседкой, которая согласилась следить. И вот — звонок ночью:
— Он привёл к себе девку. С чемоданом. Свет погасили — значит, на ночь.
Сердце колотилось, как бешеное. Катя была на ночной смене. Светлана Ивановна накинула пальто, вышла во двор, набрала номер дочери и тихо сказала:
— Катюша… мне плохо. Сердце… Я у твоего дома…
Катя примчалась через пятнадцать минут. Они поднялись. Открыли дверь. Дальше всё случилось, как и должно было случиться. Крики, слёзы, хлопанье дверью. Девку вытолкали. Артём, натягивая штаны, лепетал оправдания, но Катя уже не слушала.
К утру замки поменяли, ключи отобрали. Через неделю подали на развод. И лишь через месяц Катя наконец заговорила с матерью:
— Мам… а ты тогда не притворилась? Тебе правда было плохо?
Светлана Ивановна посмотрела дочери в глаза. Вздохнула.
— Конечно, плохо. Разве я знала, кого он приведёт?
И Катя кивнула, впервые за долгое время обняв мать.
А Светлана Ивановна промолчала. Не время было признаваться, что ради дочери она готова на всё. Даже на маленькую, совсем безобидную ложь…
