Рассветные заботы Аграфены
Аграфена открыла глаза на заре, когда первые солнечные лучи робко пробивались сквозь ситцевые занавески. За окном щебетали воробьи, а в избе царила утренняя тишина. Потянувшись и зевнув, она глянула на ходики — только пятый час. «Пора подниматься», — мелькнуло у нее в голове, хотя душа просила еще хоть минуту поваляться под пуховым одеялом. Но дела сами себя не сделают. Наскоро перекусив черным хлебом с салом и выпив кружку горячего чаю, Аграфена накинула теплую шаль — утро выдалось студеным — и направилась к птичнику кормить кур. Так начинался ее день, похожий на сотни других, но наполненный той тихой радостью, что дарит забота о родном уголке.
Аграфене стукнуло пятьдесят, и вот уже добрый десяток лет она жила в глухой деревушке, куда перебралась после смерти супруга. Городская жизнь осталась в прошлом, а здесь, среди бескрайних полей и вишневых садов, она обрела покой. Ее изба, хоть и ветхая, но уютная, стояла посреди огорода, где зрели огурцы, картошка и ее особая гордость — малинник. А во дворе важно шествовали куры, которых Аграфена ласково величала «хохлатками». Каждое утро начиналось с них, и этот обряд был для нее как молитва.
Пока в печи закипал самовар, Аграфена прикидывала, сколько хлопот ждет впереди. Нужно не только птицу накормить, но и грядки прополоть, проверить, не переспела ли смородина, да и соседка Марфа Ивановна звала в гости — поболтать да помочь с засолкой огурцов. «Деревенская жизнь — не для лежебок», — усмехнулась она, намазывая на хлеб топленое масло. Перекус был прост, но сытен, а чай с душицей, сорванной у забора, согревал душу. Она любила эти минуты тишины, когда можно было собраться с мыслями перед долгим днем.
Натянув потертый зипун и грубые бахилы, Аграфена вышла во двор. Воздух пах свежестью, росой и скошенной травой. Она глубоко вдохнула, ощущая, как грудь наполняется чистым степным ветром. «Вот оно, благодать», — подумала она, глядя на высокое небо с плывущими облаками. В птичнике уже поднялся переполох — куры засуетились, завидя хозяйку. «Тише, хохлушки, сейчас покормлю!» — прикрикнула Аграфена, улыбаясь. Она насыпала в корытце пшена, добавила картофельных очистков — куры души не чаяли в таком угощении — и проверила, не высохла ли вода в плошке.
Пока птицы клевали зерно, Аграфена присела на скрипучую лавку у сарая и задумалась. Деревенская жизнь научила ее ценить простые радости: запах горячих блинов, вкус парного молока, крик петуха на заре. Но порой сердце ныло по дочери, которая жила в губернском городе и наведывалась редко. «Надо бы Наталье написать», — решила Аграфена. Но, достав из-за пазухи потрепанный телефон, увидела, что он едва дышит. «Вечерком заряжу да позвоню», — пообещала себе.
Вернувшись в избу, она вспомнила, что обещала Марфе Ивановне принести десяток яиц. Собрала в лукошко — куры неслись исправно, и недостатка в яйцах не было. «Может, и шаньги испеку», — подумала она. — Марфа малинарку любит». Мысль о выпечке развеселила ее, и Аграфена даже замурлыкала под нос старинную песню, которую пела еще ее бабка. Но тут взгляд упал на пожелтевшую фотографию на подзеркальнике — она с покойным Степаном да маленькой Наташей. Сердце сжалось. «Эх, Степа, поглядел бы ты, как я тут одна управляюсь», — прошептала она, проводя пальцем по стеклу.
День миновал как один миг. Аграфена прополола грядки, собрала крыжовник, зашла к Марфе Ивановне, где они проговорили за самоваром добрых два часа. Марфа, по обыкновению, поделилась новостями: «Слыхала, у Семеновых овца ягнилась!» Аграфена смеялась, но в душе радовалась этим разговорам — они наполняли деревню жизнью. Вернувшись домой, она истопила печь, замесила тесто на пироги и наконец дозвонилась до дочери. Наталья была занята, но пообещала нагрянуть в субботу. «Маменька, ты не надсаживайся!» — кричала она в трубку. Аграфена только махнула рукой: «Да куда я, старая, денусь?»
Уже под вечер, сидя с глиняным кувшином чая и глядя на россыпь звезд, Аграфена чувствовала приятную усталость. Куры накормлены, огород в порядке, а по избе разливался аромат малиновых шаньг. Она размышляла, что жизнь, может, и не сахар, но своя, честная. И пусть Наталья далеко, а Степан лишь на фотокарточке, у нее есть родная крыша над головой, хозяйство да утро с хлебом да чаем. «Завтра опять чуть свет вставать», — вздохнула она, — но такова моя доля». И с этой мыслью легла спать, зная, что новый день принесет свои хлопоты, но и свою отраду.
