В тот дом, где тихо
Когда Ваня открыл дверь, на пороге стоял отец.
— Здорово, — пробормотал он, опустив взгляд. Голос звучал глухо, словно сквозь вату, будто он тренировал это слово всю дорогу, но так и не нашёл нужных нот.
Прошло девять лет. Ваня узнал его не сразу. Черты — да, что-то знакомое. Скулы, изгиб бровей, манера держать плечи. Но голос — чужой. Огрубевший, с налётом дорожной пыли. Руки в застарелых мозолях, ногти обкусаны до крови. Куртка — потёртая, как будто её не снимали три зимы. Под глазами — синяки от недосыпа. От него пахло табаком, дешёвым бензином и чем-то неуловимо чужим.
— Пустишь? — спросил отец, слегка сгорбившись, будто заранее ожидая отказа.
Ваня молча отступил в сторону. Он не знал, что говорить. Ни одной фразы в голове. Ни сценария, ни готовой реакции. Он просто смотрел — как зритель, пришедший на один фильм, а попавший на другой, но всё равно остающийся в зале. Потому что история — всё равно про него.
Отец ушёл, когда Ване было одиннадцать. Просто взял рюкзак и сказал: «Потом расскажу». Рассказа не случилось. Ни через неделю. Ни через год. Ни в письме. Ни в редких звонках. Его исчезновение не было громом — скорее, тихим скрипом двери: хлопнуло — и воздух в квартире стал другим. Мама почти не говорила о нём. Лишь однажды, когда Ваня разбил стакан, она выдохнула: «Словно в воду канул» — и замолчала. Больше не вспоминали.
Потом у мамы появился Серёга — с щетиной, тяжёлым одеколоном и привычкой бросать ключи на тумбу с размаху. Потом — ещё кто-то, чьё имя Ваня даже не запомнил. А потом — рак. Полгода, больничные стены, тишина, которую не нарушало даже радио в коридоре. Похороны. Короткие речи. Гроб. Чёрная земля. И Ваня — один. Ему было семнадцать. Всё, что осталось — три фотографии, мамин платок и пустая комната, где больше никто не звал его по имени.
Он работал курьером, снимал угол, поступил на заочное. Возил что угодно — еду, документы, стройматериалы. Иногда под снегом, иногда под палящим солнцем, без выходных. К двадцати — худо-бедно встал на ноги. Неуверенно, но сам. Никому не должен. Ни на кого не надеется. Зарплата — копейки, но хватало на хлеб и крышу над головой. Большего он не требовал.
Жил тихо. Без драм. Без побед. Дни текли, как вода из подтекающего крана — однообразно. Проснулся — собрался — вышел. Вернулся — поел — уснул. Он не жаловался. Но и не ждал ничего. Двигался по инерции, бережно тратя слова. Чувства. Даже воздух. Изредка заходил в кино, чтобы напомнить себе, что где-то есть другие жизни. Но выходил — и снова растворялся в серости.
Отец молча прошёл на кухню, снял куртку. Повесил её аккуратно, словно в чужом доме. СеИ когда отец налил чай, Ваня вдруг понял, что за все эти годы он не переставал ждать этого момента, даже если сам себе в этом не признавался.
