Моя жизнь напоминала волшебный сон: два года любви с Артёмом, свадьба, тёплые отношения со свекровью. Я купалась в счастье, пока внезапно всё не разлетелось вдребезги. Слова свёкра, будто ледяной ветер, развеяли мои грёзы о семейном покое. Она дала нам месяц, чтобы покинуть её квартиру, а мой муж… кивнул в ответ. Эта история — о предательстве, о каменном сердце и о битве за глоток воздуха в маленьком городке под Нижним Новгородом.
Мы с Артёмом встречались два года, затем обручились. Я ладила с его матерью, Ларисой Степановной, прислушивалась к её словам, почтительно кланялась её опыту. Она относилась ко мне ласково, не сыпала упрёками, и мне казалось, что мне выпал счастливый билет. Лариса Степановна оплатила нашу свадьбу — у моих родителей не было лишних рублей. Всё казалось нерушимым, как стены Кремля. Но едва мы вернулись с банкета в её просторную квартиру на окраине Нижнего, свекровь оглушила своим решением.
Она присела напротив, бросила на нас холодный, как зимняя Нева, взгляд и произнесла:
— Ну вот, птенцы, долг свой я исполнила. Выкормила сына, дала ему путёвку в жизнь, женила. Не серчайте, но через месяц съезжайте. Теперь вы семья — крутитесь как хотите. Поначалу будет трудновато, но научитесь считать копейки. А я… я хочу пожить в тишине.
Её голос резал, как тупой нож:
— На меня не рассчитывайте, ежели решите завести детей. Я своё отслужила, а с чужими возиться не намерена. В гости приходите — но я бабушка, а не бесплатная нянька. Не осуждайте — сами поймёте, когда состаритесь.
Мир поплыл перед глазами. Сердце колотилось, как затравленный заяц, а в голове звенело: «Как же так?» Мы жили в её трёшке, где хватило бы места и нам, и будущим детям. Артём и вовсе числился совладельцем! А теперь нас выставляют на улицу, чтобы мы ютились в клетушке, пока она наслаждается покоем? Но хуже всего было молчание Артёма. А потом… его согласие.
— Мать права, — пробормотал он. — Надо самим крутиться.
Я смотрела на него и не узнавала. Мой муж, мой каменный тыл, предал меня, встав под знамя матери. Он тут же засуетился, заглядывая в объявления о съёме, будто так и должно быть. А я? Я задыхалась, как рыба на берегу.
Я не понимала: разве не каждая бабушка ждёт внуков? Разве не они печёнкой чувствуют, как важно помочь? А наша свекровь отрезала — никаких обязательств. Её слова «я пожила для других, теперь — для себя» звучали как приговор.
Мои родители помочь не могли — сами еле сводили концы. Но почему Лариса Степановна, у которой и квартира, и пенсия, оказалась такой жестокой? Я обвиняла её во всём: в чёрствости, в том, что разрушила мою веру, в том, что превратила нас в лишних. А Артём? Его покорность добивала. Он не спорил, не вскидывался, не защищал. Просто склонил голову и начал складывать вещи.
Теперь я злюсь на обоих. На свёкра — за её каменное сердце, за то, что вышвырнула нас, как старую мебель. На Артёма — за то, что не нашёл слов сказать «нет». Я вижу, как Лариса Степановна сидит в пустой квартире, пьёт чай с вареньем, гуляет в парке, а мы с Артёмом считаем рубли, чтобы снять хоть угол. Мы только начали, а уже зашли в тупик.
Я не знаю, как быть. Аренда — дорого, а зарплата Артёма — копейки. Мысли о будущем гложут: как растить детей, если свекровь заранее отказалась? Я чувствую себя обманутой. Я верила ей, а она повернулась спиной. И больнее всего, что муж — не на моей стороне.
Я не хочу мириться. Нам надо поговорить, но боюсь, он снова выберет мать. Я не готова жить под её каблуком. Хочу, чтобы наша семья была крепостью, а не хлипкой лодкой. Но сейчас — только боль. Почему она так поступила? Почему Артём молчит? И где взять силы, чтобы начать с нуля?..
