**Дневник.**
Вологда. За окном кружит колючий ветер, пробирая до внутренностей. На кухне сжимаю остывшую кружку, пытаясь унять дрожь. Слезы? Нет, не про меня. Но в груди — каша из гнева и страха. Звоню дочерям — их телефоны глухи, словно меня вычеркнули.
Набрала свекровь, голос сдавленный:
— В чём дело? Почему мне не дают говорить с Марфой и Агафьей? Передайте трубку!
— Людмила, я здесь лишняя, — горько ответила она. — Сама спроси у твоего бывшего, а я не в силах.
— Он мне не бывший! — вырвалось у меня.
— А мне не сын! — бросила она и отрезала.
Телефон швырнула на стол. Помчалась в больницу к маме — кормила её жидким бульоном, едва сдерживаясь. Потом — к школе. Всё пахло бедой. Это не просто ссора — мой бывший, Владимир, забрал детей, будто их у меня украли.
Сижу на лавочке, жду. Вибрирует телефон:
— Алё, Люда! Ты где? Не дозвониться! — это Артём, таксист, который вечно лезет с ухаживаниями.
— Прости, вчера не смогла. Мама болеет, да и другие дела. — Отвечаю сквозь зубы, хоть роман с ним — последнее, о чём думаю.
— Где ты? Подъеду! — бодро предлагает.
— Времени нет. Жду девочек.
— Успеем на чай!
Через десять минут его потрёпанная «Лада» тормозит у школы. Я даже адрес не называла — он и так знает. Выходит с корзинкой яблок. Ну конечно!
— Свои, с дачи, — ухмыляется. — Девочкам.
— Спасибо, — отвечаю механически. — Не знала, что у тебя дача.
— Да так, хобби. Весной покажу — яблони цветут…
— О, какие люди! — раздаётся за спиной.
Владимир. Щёки горят. Мы с Артёмом и его корзинкой выглядим жалко.
— Вкус у тебя, Людка, как у дворняги, — усмехается он. — На этого променяла? Дачник что ли?
— Вы кто вообще? Следи за словами! — пытается вступиться Артём.
— Ого, ещё и лает? — Владимир хохочет. — Яблоками решил купить? Её бриллиантами не взять!
— Заткнись! — не выдерживаю. — Извинись и уходи. Я сама заберу детей.
— Люда, если что — звони, — бормочет Артём.
— Спасибо, разберусь.
Пока спорим, из школы выбегают Марфа и Агафья. Хватаю их, едва дыша. Так боялась, что их уже не увижу.
— Мам, едем домой? — шепчет Агафья.
— К бабушке, — говорю ровно. — С папой разберёмся, поживём у неё.
— Там тесно и воняет нафталином, — вставляет Владимир. — Ни игрушек, ни места.
— Зато я рядом, — сжимаю кулаки. — Погостим и вернёмся.
Девочки смотрят на меня, ждут ответа, а я не знаю, что сказать.
— Ну что, молчишь? — ехидничает Владимир. — Расскажи им, как решила развестись, и теперь их комната — не их.
— Мам, я не хочу, — вдруг говорит Марфа и прижимается к отцу.
— Умничка, дочка, — он торжествующе уводит её к машине.
Я остаюсь с Агафьей, и слёзы льются сами. Нельзя плакать при дочери, но сердце рвётся. Моя старшая, моя Марфа… выбрала его.
— Мам, поехали, замёрзла, — тихо тянет меня Агафья за руку.
— Да, солнце, едем. — Вытираю лицо.
Ком в горле. Моя дочь отвернулась — и этот нож в сердце не вытащить. До сих пор не могу прийти в себя.
