«Где же ты, сынок?..» — история одной старческой весны
Татьяна Ивановна провела худой, иссечённой годами рукой по почтовому ящику. Пальцы дрожали, суставы хрустели, но она всё же достала единственный конверт — поздравительную открытку. Потрёпанные края, нежные цветочки на обложке. «С 8 Марта» — прочитала она, щурясь. Медленно раскрыла её, губы шевелились беззвучно, словно боялась отпустить тепло, которое веяло от этих скупых строчек.
«Мама, с праздником. Крепкого здоровья и тепла. Скоро приеду. Целую. Дима».
Сын. Её единственный. Её Димочка. Уже седовласый, уже взрослый, сам давно отец. Но в её памяти он остался мальчишкой, которому она поправляла пионерский галстук и гладила рубашку перед школой.
Татьяна Ивановна прижала открытку к груди и прошептала:
— Скоро… Он вот-вот приедет…
Она снова, как по привычке, опустилась на старый диван у окна. Сквозь пожелтевшую тюлевую занавеску виднелся двор. Совсем такой же, как двадцать, тридцать лет назад. Лишь деревья вытянулись выше, а скамейки покосились ещё сильнее.
На коленях лежал альбом. Школьные фотографии, выпускной, институт, молодая невеста с ромашками в руках. Вся жизнь сына прошла перед её глазами. А теперь — тишина. Лишь редкие открытки да звонки, в которых он вечно «загружен», «дедлайны», «обязательно на этих выходных». Выходные прошли. А она ждёт.
Присмотревшись, Татьяна Ивановна заметила девушку. Та сидела на скамейке, грустно уставившись вдаль. Через минуту подошёл парень, что-то говорил, оправдывался, но она лишь отворачивалась и качала головой. Потом — слёзы. Он ушёл, а она осталась. Одна. Совсем как она.
Татьяна Ивановна тихо пробормотала:
— Все мы ждём. Всю жизнь. Сначала отцов, потом мужей, потом сыновей. И всё реже — дочерей. Такая у нас, бабья участь…
В голове всплывали воспоминания. Как ждала мужа с войны, как ночами не спала, пока сын был в лагере. Как в тридцатиградусный мороз бежала в аптеку, когда у него поднялся жар. Всё ради него. Всю себя — ему.
На столе всё было готово к встрече: вишнёвый пирог, его любимый брусничный джем, компот, салат оливье, как в детстве. Скатерть выглажена. Даже приборы разложены. Но за столом так никто и не сидел.
Слёзы упали на открытку. Она резко отвернулась от окна и вдруг вскрикнула:
— Да не хочу я больше сидеть одна! Не хочу! Хоть раз — не одна!
Вскочила, накинула шаль, пальто и выбежала во двор. Подошла к той девушке, которая всё ещё сидела, опустив голову. Та вздрогнула, заметив её.
— Простите, — тихо сказала Татьяна Ивановна. — Я не больная. Просто увидела вас и подумала… Может, вы тоже сегодня одна? Пойдёмте ко мне. Чай, пирог есть. Просто поговорим.
Девушка смутилась:
— Я… Меня ждал парень. Но… Спасибо, это очень мило. Только…
— Всё ясно, — улыбнулась Татьяна Ивановна. — Не стоит. Просто… подумала, может, нам обеим сегодня не хочется быть одинокими. Всего вам доброго.
Она медленно поднялась по ступеньям. Сердце колотилось, будто перед экзаменом. На площадке было темно, но у двери виднелся силуэт. Она прищурилась — и сердце ёкнуло. Там, у стены, дремал мужчина. Недбритый, усталый, будто после долгой дороги.
Он услышал шаги, открыл глаза. И улыбнулся. Тихо, как в детстве, прошептал:
— Мам… Ну привет.
Она не сдержала слёз. Руки задрожали, а голос сорвался:
— Приехал… Мой мальчик приехал…
И мир вдруг снова наполнился смыслом. Ожидание, одиночество, пустые окна — всё исчезло. Потому что самое главное случилось. Она дождалась.
