В маленьком городке под Пермью жизнь Максима Казакова перевернулась в семь лет, когда его, старшего сына, отдали в детдом. Родители, Светлана и Игорь, решили, что не потянут двоих детей. «Макс уже почти взрослый, справится», — говорили они, уверяя мальчика, что заберут его, как только «финансовый лед тронется». Их обещания звучали сладко, но оказались пустыми, как бюджетный холодильник в конце месяца, разбив сердце ребёнка.
Первые три года родители ещё навещали Максима. Привозили батончики «Алёнка», пластмассовых солдатиков, а на праздники забирали домой, где он мог потрепать по голове младшего брата Ваню и ненадолго почувствовать себя «своим». Но всё изменилось, когда мальчику стукнуло десять. Родители испарились, будто их ветром сдуло. Сначала Максим думал, что они попали под трамвай, но воспитательница, переминаясь с ноги на ногу, сообщила: они официально «сдали» его обратно. Мир рухнул, как хрущёвка при капремонте. Мальчик понял — отныне он один, как чеховский Ванька Жуков, только без надежды на «деревню дедушке».
Из потерянного ребёнка Максим вырос в упёртого, как сибирский валенок, парня. Учился так, будто от этого зависела его жизнь — потому что так оно и было. Ночами грыз гранит науки, днём подлизывался к воспитателям, чтобы те закрывали глаза на его полуночные бдения. Его цель была проста — вуз и доказать всему миру, что он не «бросовый». Максим не выживал — он методично строил свою жизнь, кирпичик за кирпичиком, с холодной решимостью бухгалтера перед квартальным отчётом.
На третьем курсе пермского политеха его заметил преподаватель, владелец местной IT-конторы. Разглядев в Максе смекалку и трудоголизм, предложил подрабатывать у него. Парень согласился, не раздумывая. За пару лет он дорос до замдиректора и начал копить на свою фирму. Его жизнь, когда-то серая, как пермское небо, теперь блестела, как новенькая «Лада» у подъезда.
Но прошлое, как неудачный тату-эскиз, напомнило о себе. Родители прознали про успехи сына через знакомых. В детдоме, где Максима ещё помнили добрым словом, воспитатели по старой памяти проболтались, где он работает. Офис, адрес — и вот Светлана с Игорем уже стоят на пороге его квартиры, уверенные, что сын, как в старые времена, бросится к ним с криком «мам-пап!».
Максим открыл дверь и остолбенел. На пороге — постаревшие, но до боли знакомые лица. Родители залепетали что-то, но его взгляд оставался ледяным, как февральская лужа. Молча пропустил их на кухню, кивнул на табуретки. Светлана, теребя кончик платка, выдала историю: Ваня связался с какими-то «бригадой», наделал долгов и смылся, оставив их разбираться с «кредиторами», которые теперь угрожают вынести двери вместе с косяками.
— Максушка, помоги — и мы снова семья! — взмолилась Светлана, пытаясь поймать его взгляд. — Мы же родные…
Игорь добавил, что они «всёгда в душе любили» его, но «жизнь закрутила». Они ждали, что сын растает, вспомнит, как они привозили ему «Киндер-сюрпризы». Но лицо Максима оставалось каменным, как памятник Ленину в районном сквере. Молча достал кошелёк, отсчитал ровно ту сумму, которую просили — в рублях, конечно — и протянул деньги.
— Пройдитете, — произнёс он ровным голосом диспетчера, объявляющего, что автобус больше не идёт. — И чтоб ноги вашей здесь больше не было.
Светлана и Игорь опешили. Рухнули на колени, завопили, как на поминках. Их слёзы напоминали ту давнюю картину — маленького Макса, ждущего у окна с потрёпанным мишкой. Но теперь их рыдания звучали для него, как помехи в плохо настроенном радио.
Он знал, что этот день придёт. После их отказа в детдоме все чувства умерли, как комнатный цветок на сквозняке. Любовь, надежда, вера в семью — всё это осталось там, в прошлом, закопанное под слоем их предательства. Максим развернулся и захлопнул дверь, оставив родителей на лестничной клетке. Их всхлипы заглушил звук шагов — твёрдых, уверенных, уводящих его в жизнь, которую он построил сам. Без них.
