Начальник колонии попросил заключённую присмотреть за его сыном. Она запела малышу странную, но до боли знакомую песенку.
Игнат Валерьевич в третий раз ощутил вибрацию телефона в кармане. Наконец отпустив подчинённых — сотрудниц женской колонии, он резко поднёс трубку к уху.
— Алло?
Тишина. Потом — раздражённый голос воспитательницы его сына.
— Игнат Валерьевич, я вам не первый раз звоню!
Он внутренне сжался, осознавая свою вину.
— Простите, Ульяна Степановна, совещание. Что случилось?
— Всё случилось, хоть и не страшное. У Никитки температура. Просто простуда, но в группе ему быть нельзя — заразит остальных. Забирайте, сидит в медкабинете уже час.
— Ульяна Степановна, понимаете, я тоже на службе, не могу вот так сорваться…
— Это не моя проблема, Игнат Валерьевич. Если вам не жаль ребёнка, который сидит один, — дело ваше, — ответила Ульяна Степановна с той твёрдостью, что граничила с грубостью.
Родители прощали ей это, потому что с детьми она была другой — тёплой, мягкой, почти матерью. Дети обожали её, дома взахлёб рассказывали, что сказала, кого похвалила Ульяна Степановна. Дружные, послушные, умные — её группа была для неё семьёй.
Игнат наспех накинул куртку, вылетел из кабинета и бросил Лере:
— В сад за Никиткой. Заболел. На работу не потащу, разберусь — позвоню.
Он даже не расслышал, что крикнула ему вслед Лера, лишь мысленно вздохнул — привычка бежать, не останавливаясь, осталась с тех пор, как не стало Анфисы. Будто боялся, что если замедлится, то волна воспоминаний накроет с головой.
Анфиса и Лера пришли сюда вместе. Анфиса работала в снабжении колонии.
Когда Игната перевели сюда, у Леры уже была семья — муж и дочь. Через год поженились Игнат и Анфиса. Он не верил своему счастью — в десять лет его усыновили, что редко случалось с детьми его возраста. Благодаря приёмной матери он окончил школу, отучился, отслужил. После нескольких лет службы его перевели сюда, где началась новая жизнь с Анфисой.
Когда родился Никитка, Игнат был на седьмом небе. Шутил об этом, а Анфиса, смеясь, называла его дурнем и отправляла развешивать пелёнки. Жизнь казалась сказкой, пока Анфиса не заболела.
Сначала говорила, что просто устала, но Игнат заметил, как она худеет. Сам записал её на обследование, оставив трёхлетнего Никитку с крёстной Лерой. Через несколько дней из больницы позвонили, попросили приехать одному. Тогда он понял — сказке конец. Врач сказал, что поздно, осталось месяца три, от силы четыре.
Дома Анфиса взглянула на него — и всё поняла.
— Был у врача? — спросила спокойно.
Он кивнул, чувствуя, как сердце сжимается.
— И хорошо, — грустно улыбнулась она. — Я не знала, как тебе сказать.
— Ты знала? — он онемел от её спокойствия.
— Не всё, но догадывалась. По анализам видно… Осталось немного, — прошептала Анфиса, а Игнат опустил голову и заплакал.
Через два месяца её не стало. Неделя до четвёртого дня рождения Никитки. Они вдвоём отметили праздник, и когда Игнат уложил сына спать, слёзы хлынули впервые с тех пор, как Анфиса не проснулась.
На следующий день в саду его встретила Ульяна Степановна. Наверное, увидела в окно.
— Игнат Валерьевич, понимаю, вам тяжело. Но ребёнок требует внимания, — строго сказала она.
Игнат невольно улыбнулся. Ульяна Степановна была суровой, но детей любила, как своих.
Подняв Никитку на руки, он услышал:
— Пап, куда мы?
— Не знаю. На работу нельзя, одного дома — тоже…
Игнат оглянулся и шёпотом спросил:
— Может, дома посидишь, мультики посмотришь? Я вернусь пораньше.
Никитка хитрил:
— А если температура поднимется? Или я спички найду? Детям одним нельзя!
Игнат усмехнулся — насчёт спичек он был спокоен, а вот температура…
— Ладно, тогда с тётей Лерой.
Никитка сморщился:
— Только не она! Её девчонки вредные, заставляют читать!
У Леры было две дочки, младшая всего на полгода младше Никитки. Обе командовали им, будто игрушкой.
— Есть идеи? — усмехнулся Игнат.
Никитка высвободил рот из шарфа:
— Позови тётю Дашу.
— Кто это?
— Заключённая Морозова.
Игнат улыбнулся, но потом нахмурился. Морозова сидела не за страшное — просто оказалась не с теми людьми. С ней обращались мягко, доверяли уборку, помощь на кухне и в медпункте. Её часто направляли к нему, и она ни разу не подводила.
Но оставить с ней сына? Он позвонил Лере. Та выслушала и осторожно сказала:
— Необычно… Но Даша хорошая. Ни разу не подвела. Ладно, приводи.
Через двадцать минут в дверь постучали. Даша стояла на пороге, глаза полны испуга.
— Что-то не так, Игнат Валерьевич? Я вчера всё убрала…
— Всё в порядке, — успокоил он. — Ситуация… Никитка заболел, а мне надо на работу. Не могла бы ты посидеть с ним?
Она расслабилась, улыбнулась:
— Конечно.
Игнат протянул лекарства и инструкции:
— Вот, что и когда давать. Я буду звонить.
— Не волнуйтесь, — ответила Даша.
Работы оказалось много, Игнат задержался. Позвонил дважды: первый раз — узнать, как дела. Сначала ответила Даша, потом восторженный Никитка сообщил, что они играют в медведей.
— Медведи?
— Ну да! Едят, спят, рычат. Вот я и ем, хоть и лекарство противное, и сплю.
Игнат усмехнулся. Второй звонок — предупредить, что задержится.
— Ничего страшного. Температура спала, Никитка играет, — ответила Даша.
Домой Игнат вернулся через три часа. Тихо вошёл — думал, сын спит. Из детской доносилась колыбельная. Он замер. Эту песню ему пела мама, странную, почти забытую, на стыке русского и армянского.
Пение стихло, вышла Даша, увидела его — застылаОн посмотрел на неё, и в её глазах вдруг отразилась та же бездна детской тоски, что он когда-то видел в зеркале.
