Всё началось в восьмом классе, когда наша учительница решила пересадить нас по-новому. Я, Дуня Зайцева, вечная троечница и душа компании, оказалась за одной партой с Егором. Егором Громовым. Самым умным, самым тихим и самым недоступным мальчиком в 8 «В».
Он был из другого мира. Ходил в безупречно отглаженной форме, щёлкал задачи со звёздочкой и смотрел на всех спокойным, чуть отстранённым взглядом человека, который знает всё. А я была его полной противоположностью. Моей стихией были школьные дискотеки, хохот до слёз и болтовня с подругами на задней парте. Учёба меня интересовала в последнюю очередь.
Сначала мы молчали. Он корпел над учебниками, а я скучала, рисуя в тетради загогулины. Но однажды я не смогла решить простую задачку по алгебре и в сердцах швырнула ручку.
Не выходит? тихо спросил он.
Я лишь безнадёжно махнула рукой. Егор молча взял мою тетрадь, аккуратно вывел несколько строчек и вернул:
Смотри. Здесь нужно было просто вынести общий множитель.
С этого дня лёд тронулся. Он стал мне помогать. Сначала с алгеброй, потом с физикой, потом с сочинениями. Я узнала другого Егора не зануду-отличника, а терпеливого, с тонкой иронией и удивительно глубокого парня. Мы засиживались после уроков, и он объяснял мне законы Ньютона так, будто рассказывал сказку.
Я влюбилась. Безнадёжно, безоглядно, навсегда. Очень скоро мне стало казаться, что и он ко мне не равнодушен. Егор стал чаще улыбаться, иногда подшучивал, а однажды, провожая меня домой, сказал: «Знаешь, Дуня, мир кажется светлее, когда ты рядом».
Именно тогда у меня родилась безумная идея. Я решила стать ему ровней. Хотела, чтобы он мной гордился. Через неделю объявила ему, что буду бороться за серебряную медаль.
Егор удивился:
Ты серьёзно?
Совершенно. Но без тебя мне не справиться. Ты должен помочь мне. Как репетитор.
Он согласился. Приводить друзей домой Егору было строго запрещено, поэтому мы занимались у меня. Сначала через день, потом каждый вечер. Он оказался строгим учителем, не давал мне поблажек. Пришлось забыть про дискотеки и гулянки. Иногда мне хотелось всё бросить, но он говорил: «Ты сильная, Дуня. Ты сможешь». И я старалась, потому что у меня была цель и огромная любовь к своему репетитору.
На выпускном директор с улыбкой вручила мне аттестат с одной четвёркой по физике и ту самую серебряную медаль. Помню, я поймала взгляд Егора он смотрел на меня с такой гордостью и нежностью, что у меня перехватило дыхание. В тот вечер, крепко обнимая меня во время танца, он прошептал: «Я тобой восхищаюсь. Ты можешь всё, Дуня Зайцева».
Казалось, счастье было так близко.
Но был один человек, который видел во мне не умную и целеустремлённую девушку, а угрозу для будущего своего сына. Его мать, Лидия Семёновна, рано овдовевшая жена лётчика, боготворила сына. Женщина с прямой спиной, холодными глазами и всегда безупречной причёской. Я часто гадала сама ли она так укладывает волосы или ходит в парикмахерскую каждый день. Но спросить так и не решилась.
Лидия Семёновна с самого начала смотрела на меня свысока и даже не отвечала на приветствия, если мы сталкивались в магазине или во дворе.
Конечно, она знала о нашей дружбе с Егором, но делала вид, будто меня не существует. Навсегда запомнила наш единственный ужин у них дома. Егор, смущаясь, пригласил меня незадолго до выпускного сказал, что мама хочет поговорить.
Стол был накрыт белоснежной скатертью, приборы блестели. Лидия Семёновна работала в прокуратуре, и разговор напоминал допрос:
Дуня, а ваши родители где работают? Ах, на фабрике Вы у них одна? Квартира у вас собственная?.. Понимаю, вы старались в школе, но институт это серьёзнее. Егору нужно сосредоточиться на учёбе, а не на увлечениях.
Я пыталась шутить, рассказывала о планах поступить в пед мол, Егор отлично меня подготовил, но чувствовала себя мухой в паутине. Её взгляд говорил яснее слов: «Ты моему сыну не пара». Егор пробовал заступиться: «Мама, хватит», но звучало это по-детски. Для неё он всё ещё был маленьким мальчиком, которого надо оберегать от дурного влияния.
После школы Егор уехал в Москву, поступил в престижное военное училище, где когда-то учился его отец. А я подала документы в местный пединститут. Он успел написать мне два письма, полные любви и надежд. Но судьба распорядилась иначе. Я узнала, что жду ребёнка. Да, это случилось в нашу первую и, как оказалось, последнюю ночь.
Я сразу написала новоиспечённому курсанту. Ответила его мать. Сухим казённым тоном Лидия Семёновна сообщила, что Егор должен сосредоточиться на учёбе и службе, что ребёнок моя проблема, и её семья не потерпит скандала. Внизу была приписка его рукой: «Дуня, прости. Разберись сама. Я не могу пойти против семьи».
«Слабак», подумала я тогда и вдруг поняла, что пора взрослеть. Я не поехала к Егору, не писала ему больше и никогда не искала встреч. Гордость и обида оказались сильнее любви. Спасибо моим родителям они не осудили. Наоборот, поддержали моё решение оставить ребёнка. Хотя дело было в конце 1980-х, и родить без мужа тогда было позором. Но мама, узнав о беременности и реакции «родственников», молчала всего пару секунд. Потом обняла меня и сказала, что дети, зачатые в любви, всегда вырастают счастливыми. Так и вышло.
Сын родился за неделю до моего восемнадцатилетия. Назвала его Мироном, записала на свою фамилию, в графе «отец» поставила прочерк. Конечно, жили у родителей. Иногда встречала Лидию Семёновну, но та даже не поворачивала голову в мою сторону. Видимо, убедила себя, что мой ребёнок не её внук. Но мы с семьёй сразу решили ничего не доказывать и не просить. «Не заставишь никого полюбить, не будем тратить на них время», сказала мама, и я с ней согласилась.
Благодаря родителям я смогла пойти на курсы, выучилась на парикмахера, потом открыла свой салон. Жизнь шла своим чередом, мы с Мироном переехали
